Лента Мёбиуса

– А вот, смотри, – Ферапонтов оторвал от лежащей тут же газеты длинную узкую полоску, свернул её в кольцо, но перед тем как соединить края, один край развернул на сто восемьдесят градусов. – Вот теперь у этой ленты одна сторона.

Дождавшись пока восхищённые фокусом Витёк и болельщики тщательно проверят феномен, дядя Вася продолжил:

– Да, так вот, лента – это ведь часть плоскости? А если мы возьмём не часть, а плоскость вообще? Что будет?

– Как – плоскость вообще? – не понял Ферапонтов.

– Ну, лента будет не в сантиметр шириной, а уйдёт в бесконечность. Но раз часть плоскости можно свернуть в ленту Мёбиуса, то и вся плоскость должна сворачиваться. Не может же у части иметься одно свойство, а у целого – другое. Вот я и спрашиваю, что будет?

Все посмотрели на Ферапонтова. Тот долго молчал, потом сказал:

– Надо подумать, – и кивнул Витьку, – ты пока ходи, давай, чего рот разинул.

Игра продолжилась, но все видели, что Ферапонтыч не на доске, глаза его затуманились, смотрели сквозь фигуры, и партию Витьку – впервые за многие годы – он с треском продул.

– Ты, дядь Вась, ему почаще такие вопросики подбрасывай, – улыбнулся во весь свой неопрятный рот довольный Витёк. А Ферапонтов какое-то время сидел задумчивый, от матча-реванша отказался и, в конце концов, сказал дяде Васе:

– Жаль, я в этой сфере не силён… А вот ты зря в своё время в институт не пошёл. У тебя мозги исследовательские, нестандартно мыслишь.

И все с уважением посмотрели на дядю Васю, а Витёк аккуратно сложил газетную полоску и молча спрятал её в карман своего потрёпанного пиджачка.

Евгения

Они ходили за окнами, переговаривались, посмеивались, на них была серо-зелёная форма и странного вида пилотки. И непонятно, ходят ли они просто так или ищут нас. От этого и было очень тревожно. Главное, некуда бежать. Дом стоял на голом месте, три окна и одна дверь. Нет, еще дверь в соседнюю комнату. И когда я услышал шаги на ступеньках крыльца, я дал своим команду – все в другую комнату! Едва мы успели переместиться, в дом ввалилась целая группа. Они стучали сапогами, бренчали оружием, громко что-то говорили. Евгения стала говорить с ними, и я удивился, не знал, что она понимает их язык. На секунду даже подумал, не с ними ли она, не выдаст ли. Но Евгения, спиной отступая к двери во вторую комнату (я наблюдал в щель), что-то спокойно и даже со смешком говорила им, и один раз они в ответ засмеялись. Тут я увидел, что она, заведя одну руку за спину, делает мне какие-то знаки. Тут я вспомнил про лаз! Ну, конечно же!

На цыпочках, пригнувшись, чтобы меня не было видно в окно, я подкрался к задней стене комнаты и под валяющимся там барахлом нашёл люк. Жестом показав, чтобы все спускались в лаз, я стал пристраивать к ручке люка гранату. Уже забираясь в лаз, я посмотрел в окно и оцепенел. Один из них смотрел прямо на меня! Он прижал лицо к стеклу, отчего нос его сплющился и стал похож на поросячий пятачок. Наши взгляды скрестились, и он тут же отпрянул от окна, и я услышал, как он тяжело забухал сапогами к крыльцу. Ничего, успеем! Там, в лазе чуть дальше, я знал, толстая металлическая дверь, с ней они полдня провозятся.

Я прикрыл люк и снял с гранаты чеку. Теперь едва люк откроют, граната взорвётся и тут же сдетонируют снаряды, заваленные барахлом. От них мокрого места не останется. Лаз был довольно просторным, не приходилось даже нагибаться. Бомбоубежище, что ли, здесь было? Мои уже ждали за дверью, и едва я прошёл, они со скрипом закрыли её и задраили на несколько задвижек. Всё!

И только когда мы уже порядочно прошли по узкому подземному коридору, до меня дошло: ведь если они найдут лаз и откинут крышку люка, взорвутся не только они, погибнет и Евгения! О, чёрт! Я остановился. Мои тоже застыли. Похоже, они всё поняли. И едва я двинулся назад, тут же схватили меня, навалились и потащили дальше.

Я представил себе, как домик разлетается от ужасного взрыва, как летят ошмётки человеческих тел и среди этих тел – тело Евгении, и меня затрясло. Нет, нет, надо вернуться, я начал вырываться, но мои держали меня крепко. Кто-то из них бубнил мне прямо в ухо, что уже ничего нельзя поделать.

Каким-то чудом я смог вывернуться из цепких рук и рванулся обратно. И вдруг понял, что меня не удерживают. Я посмотрел на своих и в свете фонариков увидел, что глаза их полны печали, в них дрожали слёзы. «Ты предал её, – грустно сказал кто-то из них. – Просто предал, смирись с этим!» И тут подземелье вздрогнуло, с потолка посыпалась кирпичная пыль, со стороны домика пахнуло пороховым сквозняком, и с секундным опозданием раздался гул дальнего взрыва.

Нас всех швырнуло на землю, стало трудно дышать, и я оцепенел. Ужасная мысль пришла в голову: нас замуровало. Заживо! И едва я это подумал, как фонари погасли, и всё провалилось в черноту. Теряя сознание, я прошептал: «Евгения…»