Лента Мёбиуса

– Сирьель ждет, что рано или поздно полиция к нему явится. Он вооружен. И будет начеку, готовый в любой момент покончить с собой и поджечь дом. Но для меня важнее всего забрать у него кассету, которую он всегда носит при себе. Ты оставайся здесь, и если через десять минут я не выйду, то заходи в дом.

– Договорились. Будь осторожен.

– Ты тоже будь осторожен и не двигайся с места. Когда я здесь был, убийца шатался где-то поблизости. Он меня тогда порядком избил.

– Это успокаивает. Но в принципе, судя по моим снам…

– Я знаю, ничего случиться не должно.

Вик вышел из машины. Он позвонил в домофон и, как и в первый раз, поднес свое удостоверение к маленькой камере видеонаблюдения.

Хриплый голос спросил:

– Да?

– Вик Маршаль, судебная полиция. Мне хотелось бы поговорить с господином Сирьелем.

После короткой паузы домофон зашуршал.

– Открываю. Проходите через подъезд. Гостиная будет прямо перед вами.

Створки ворот разошлись, и Вик быстро вошел. Это было действительно невероятно: не ощущение дежавю, а самое настоящее дежавю.

Он прошел через сад и вынул пистолет из кобуры. Сирьеля надо было застать врасплох, и как можно скорее.

Входная дверь была открыта, и лейтенант, держа перед собой «зиг-зауэр», вошел в холл, увешанный теми же великолепными картинами. Посреди галереи он на секунду остановился, надеясь, что Сирьель появится в поле его зрения, как в прошлый раз. Но этого не произошло.

Вик осторожно пошел дальше и вошел в гостиную. Сирьель стоял в другом конце комнаты у камина, держа в руке DVD-диск.

– Так это он, – произнес он, кивнув на глазок камеры видеонаблюдения. – Тот самый брюнет с длинными волосами, который застал моего друга на скотобойне в Сен-Дени.

Вик бросил короткий взгляд на экран. Этот балбес Стефан вылез из машины и торчал как раз перед глазком видеокамеры. Вик быстро взял Сирьеля на прицел:

– Немедленно положите диск на пол и отойдите, или я выстрелю.

– Вы что, явились только из-за этого диска? И у вас нет никаких вопросов? И ответов вы тоже не ждете?

– У меня уже есть все ответы.

Ответ, похоже, сбил Сирьеля с толку.

– Да вы хоть знаете, что на диске?

– Ваши галлюцинации плюс страдания убийцы.

Сирьель кивнул, поджав губы, и в его глазах промелькнуло удивление, смешанное с ненавистью. Он резким движением бросил диск в камин и собирался схватить лежавший перед ним пистолет, когда раздался выстрел. Пуля прошила его в самой середине груди, и он упал на пол.

Вик быстро подбежал, кочергой достал диск из камина и схватил его. На первый взгляд он был цел.

Он обернулся к Сирьелю, который валялся у его ног в луже собственной крови. Губы его еле заметно задвигались,

– Как… как вы узнали… – прохрипел он.

Стиснув челюсти, Вик ботинком ударил его по лицу:

– Я уже однажды видел, как ты умер, мерзавец. И на этот раз тебе тоже не будет пощады.

Старик испустил дух.

Со стороны двери послышался шум. Вик обернулся, сам не свой от нервного напряжения, держа палец на взведенном курке.

В гостиную, задыхаясь, влетел Стефан. Вик не сдвинулся с места. И тогда тот, у кого все отняли, все украли, набросился на тело старика, как изголодавшийся волк, и бил, бил его без остановки. Тощее тело подпрыгивало от ударов.

– За что, за что? Мразь! Падаль!

Вик вложил пистолет в кобуру и схватил друга за руки:

– Оставь его. Это уже делу не поможет.

Стефан выпрямился, глаза его были налиты кровью от ярости. Он кивнул на диск, который Вик держал кончиками пальцев, и повернулся к широкому экрану на стене:

– Поставь.

– Разреши мне сначала самому это посмотреть.

Стефан выхватил диск из рук Вика и вставил в гнездо дисковода.

Экран засветился.

И началось нечто немыслимое.

Потянулся поток коротких вспышек подсознания, череда эпизодов, среди которых были и стоп-кадры, и более-менее длинные фрагменты, и короткие перебивочные вставки, которые вторгались, как удары скальпеля. На экране шли вперемешку черно-белые и цветные кадры и кадры в режиме сепии. Съемка то ускорялась, то замедлялась, то возникали наплывы и затемнения. На экране возникали жертвы в разных стадиях мучений. Изображения чередовались с рентгеновскими снимками переломов, фотографиями всевозможных ран, язв и ожогов. Оба зрителя морщились, трясли головой, смотрели не видя и слушали не слыша. Все изображения сопровождались звуками: визгом пил, треском молотков, криками, гудением огня. На экране то брызгала кровь, то вылетали внутренности, то кто-то кричал от боли. Но когда на миг появилось изображение кричащего рта, в который запихивали тряпичный кляп, Стефан рухнул на пол.

Это был рот его жены.

Через несколько секунд в череде чудовищных кадров появились ее большие голубые глаза, потом грудь. А потом снова бесконечный поток пыток и мучений других жертв. За ними опять переломы, рентгеновские снимки. Череп, берцовая кость, раздробленная на мелкие кусочки кисть. И все это сопровождалось детским смехом, дразнилками, издевательством, свистом. Потом возникли фотографии детского тела, проткнутого иголками. Чей-то плач, чей-то гогот. Факир, протыкающий себе язык, индийцы, которые ходят по углям и ныряют в битое стекло.