Лента Мёбиуса

Как хорошо, наверное, в горах,
В которых по-другому все, в которых
Так дует ветер, что и жизни крах
Произведет не более, чем шорох.

А, впрочем, это все – вопрос шкалы:
Любые звуки ведь по сути – шкалы;
И велики они или малы,
Не мы решаем, а решают скалы.

Все дело в том, как слушать, как смотреть;
И жизни крах бывает у кого-то
Неполным: например, всего на треть –
Как будто есть на то какая квота.

А у других – не может быть полней;
И звук крушенья этого, быть может,
Безмолвие каких-нибудь камней
В каком-нибудь ущелии встревожит.

«Все твердит у уха моего…»

Все твердит у уха моего
Кто-то, а, быть может, некто,
Что осталось-то всего-то ничего –
Два притопа, три прихлопа и два-три проекта;

Что закат какой-то неземной
По углам как будто заметает;
И что никакой уже портной
Дыр в судьбе не залатает.

Впрочем, эта песня не нова;
Не имеют никакого смысла
Ни, во-первых, никакие ни слова
А тем более, и во-вторых, ни числа.

Будущее ведь и тот, и тот
До известной лишь черты предскажет;
Ну а там – как мышка хвостиком вильнет
И как ночь на землю ляжет.

«От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада…»

От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада;
Впрочем, удаляться так далеко и не надо;
Какие там за невиданные за виды –
Завидования? Мелочные обиды?
Пыль от машин? От метафоры стертой?
Воздух украденный, то есть спертый?
Здесь же песочные пляжи и скалы,
Которые стоят, как аксакалы;
И можно жить просто, как вдох и выдох,
Не говоря ни о чем – тем более видах.

«Весна приходит, а не наступает…»

Весна приходит, а не наступает;
Иначе в слоге слышится свинец
И дух милитаристский в воздухе летает –
Несовершенство языка обидно, наконец!

Становится светлее и светлее,
И мир промыт, как тонкое стекло;
«Ты счастлив?» – «Холодно».
«Ты счастлив ведь?» – «Теплее».
«Смотри, как солнце к тебе тянется!» – «Совсем тепло».

И мы уже в полшаге от ответа;
А, впрочем, что ни скажешь – все не то;
Зато так радостно идти навстречу свету,
Распахивая душу нараспашку, как пальто!

«Пока мы жили с тобою, слово на льдине…»

Пока мы жили с тобою, слово на льдине,
Не жировали, но и не горевали –
Многие улицы переименовали,
А некоторых уже нет и в помине;
И кажется, что отныне
То, что мы с глазами закрытыми узнавали,
Уже никогда не вернется;
И о собаке, что жила в соседнем подвале,
Которой мы каждый день давали
Корку хлеба, кость – что придется –
Все язык никак не повернется,
Чтобы спросить у кого-то – жива ли.

«Давай сядем в автобус, в троллейбус, в трамвай…»