Ленька Охнарь

«В самом деле так совпало? — подумал Леонид и испытующе глянул на Вику исподтишка. — Иль разыгрывает? » Хотел спросить, кто ее муж, да на сердце стало так муторно, как бывает, когда поднимешь слишком большую тяжесть. Вида не подал, продолжал болтать, острить.

Так они прошли с километр: Вика по лыжне, Леонид рядом по чуть обледеневшей под солнцем дорожке. Лыжи его скользили, расползались, правая резиновая простилка отставала. Глянь Леонид на себя со стороны, сам бы стал в тупик: вот разошелся! Не он ли всего полчаса назад жестоко подрался у овражка?

Внезапно он свалился в канаву. Вика заботливо наклонилась над ним:

— Ушиблись, Леня?

Он вылез из канавы, подобрал раскатившиеся лыжи.

— Хуже. Отскочили и потерялись гвоздики, видите — на резине один остался. Вопрос: как я теперь пойду дальше?

— Мне ремень наладили, а сами потерпели аварию?

Положение, несмотря на шутки, оказалось неисправимым. Попробовал было Леонид проехать без резины: нога скользила на голом дереве, и он вновь едва не упал. Пришлось снять лыжи. Это было тем досаднее, что они нагнали однокурсников.

— Что ж, Вика, езжайте с ребятами, а мне придется сходить на базу и переменить свою пару.

Видимо, ей было очень жаль его. Вика стояла в нерешительности.

— Проводить вас?

Этого Леониду очень бы хотелось.

— Зачем? — беспечно воскликнул он. — Опять ребят потеряете. Я скоро буду с вами.

И, взвалив лыжи с палками на плечо, он молодецки улыбнулся Вике, словно с удовольствием отправлялся на базу.

Шагал он действительно легко, бодро, все еще находясь под впечатлением прогулки с Викой Сенцовой. Слева сквозь деревья блеснул искристый ледовый панцирь Москвы-реки. Синева над головой была такая густая, глубокая, без единого облачка, что если глядеть только в небо, казалось — будто лето. Воздух был мягкий, сухой, и щеки больше ощущали солнечное тепло, чем морозец.

«Эх, до чего хорошо жить на свете», — внезапно подумал он.

На человека обычно действует обстановка, поступки, а не слова. Каждый, кто провел годы в сыром, вонючем, темном подвале, лишь тогда поймет весь ужас прошлого, когда не только увидит, а и поживет в сухой, светлой комнате. Именно привычка к лучшему начнет удерживать его от прежних поступков.

Только теперь Леонид осмыслил, насколько его нынешняя жизнь в институте отличалась от воровского кодла. Он мог полюбить девушку — и уже не за деньги. Он мог открыто высказать свое мнение всякому человеку — без боязни получить нож в спину. И главное, он мог спокойно дышать вот этим здоровым воздухом, с чистой совестью глядеть в глаза и студентам, и педагогам, и любому встречному, не озираться с тревогой по сторонам, не напрягать до Предела нервы, ожидая, что тебя в любую минуту схватят и бросят за решетку.

Подметки прохудились? Штаны с бахромой? Стипендии маловато? Так у всех трудности! Нельзя же думать только о себе!

Ему вспомнилось, как еще осенью, торопясь из института, он толкнул Василькова и услышал его негромкий и презрительный голос: «Неудачник». Лишь у трамвайной остановки Леонид спохватился: не по его ли адресу пущено словцо? Перед этим он рассказал Подгорбунскому, как «засыпался» на рабфаке искусств. И вот теперь ему подумалось: это он-то неудачник? Конечно, не будущий Серов или Маковский, да мало ли кто о чем в юности не мечтал? Нет: удачник он. Счастливец. В рубашке родился...

Пол на базе был мокрый, заслеженный. В ответ на просьбу Леонида переменить лыжи кладовщик молча кивнул на десяток пар, стоявших в сторонке. У большинства были оборваны ремни, у некоторых резина, а одна — треснула пополам.

— Хочешь, обожди. Может, сдадут через какой часок. А вдруг через три часка? Опять потом невесть где искать своих студентов? В памяти мелькнуло свежее, милое личико Вики Сенцовой. Хорошо бы еще с ней покататься. Но, вероятно, она уже уехала домой — ведь ее ждет муж.

И Леонид вдруг решил «закругляться». Кстати, и проголодался, обедать пора. Он расплатился, получил обратно студенческий билет и по тропке, пробитой в снегу через лед реки, пошел в общежитие.

XXIX

Близилась зачетная сессия, и Леонид Осокин, как и многие студенты, целыми днями пропадал в Ленинской библиотеке: там можно было достать любой учебник, дополнительную литературу.

В этот воскресный день он приехал в библиотеку с небольшим запозданием. Книги, которые он собирался выписать, уже захватили; заняты были и все лучшие места у окон, у настольных ламп под круглым зеленым абажуром. Пришлось сидеть на сквозняке, у прохода, возле двери.

Лишь часа четыре спустя освободились необходимые ему учебники, а вместе с ними и удобное местечко у окна. Леонид поспешно разложил на захваченной части стола свои книги, тетради с записями. Он почувствовал себя будто в отдельном кабинете и решил устроить пятиминутную передышку, чтобы уж потом засесть и «грызть гранит науки» до самого вечера.