Ленька Охнарь

Он хотел взяться за ручки чемоданов. Девушка смущенно покраснела, сделала протестующее движение: видимо, ей не хотелось, чтобы Леонид нес кладь. Он с недоумением сбил кепку на затылок, кудрявый чуб рассыпался по чистому лбу, его жесткой рукой взъерошил ледяной ветер.

— У меня... денег нет заплатить, — прошептала она.

— Да вы за кого меня приняли? — расхохотался Леонид и обрел обычную уверенность. — Не за бобика ль, сбивающего с пассажиров рубли за подноску? Мне ведь от вас ничего не надо... кроме ласкового взгляда. Видите, даже в рифму заговорил. Просто хочу помочь, не до ночи ж вам на перроне дежурить.

Он взялся за чемоданы: они оказались тяжеловатыми. Почему-то Леониду вспомнился давний случай, когда он воровал чемодан на донецкой станции, чтобы «перетырить корешу» Ваське Блину. Тот «угол» был тоже тяжелым, и Охнарь тогда с ним засыпался.

— Мне так неудобно, — говорила девушка. — Меня должны были встретить...

— Дома встретитесь.

Прижимая к груди сумочку, она шла рядом, поглядывая на Леонида с признательностью, сквозь которую еще сквозили недавние опасения.

— Теперь я знаю, девушка, — весело говорил он, слегка раскачивая плечами под тяжестью клади. — Вы меня за жулика приняли, сознайтесь. Таким я был раньше. Давно. Теперь я студент.

Он хотел было сказать, что учится в институте иностранных языков, да не сказал. Она и без того улыбалась, очевидно принимая его слова за остроту или за желание ближе с ней познакомиться.

— Почему бы это я вас приняла за... нечестного человека? — сказала она, покраснела и засмеялась. — Совсем-совсем нет.

Видимо, Леонид угадал, она действительно приняла его за жулика. Он на минутку поставил чемоданы, вытащил из кармана два последних мандарина и протянул ей.

— Отведайте. Эти вот в самом деле ворованные.

Девушка фыркнула в синюю, расшитую варежку и глянула на него совсем доверчиво. С ней было удивительно легко.

«Нешто проводить деваху до самого дома? — думал Леонид. — Где это Пышкин огород? Небось у чертей на куличках. Не опоздаю в институт? Глядишь, может, в кино согласятся пойти. Уедет ведь — никогда больше не увижу. Как бы подсыпаться половчей? »

Перрон кончался, они приближались ко входу в Казанский вокзал. Леонид наконец обдумал фразу: «Вам, девушка, наверно, не дотащить чемоданов. Давайте уж провожу до крыльца, а заместо платы скажете свое имя». Ничего получится? А опоздает на первую лекцию — черт с ней.

Внезапно девушка радостно вскрикнула и бросилась вперед. Запнулась, схватила Леонида за руку, потянула вниз, словно прося не уходить, поставить вещи: возможно, она все-таки боялась, что он скроется с ее чемоданами. Леонид поставил их на мокрый, усыпанный ледяной крупой асфальт перрона, а девушка уже висела на шее у высокого молодого человека в зимней шапке пирожком, в пенсне, целовала его.

«Муж», — первое, что разочарованно подумал Леонид. В другое время, будучи трезвым, он сам бы удивился: какое ему, в сущности, дело? Ведь его знакомство с девушкой, скорее всего, протянулось бы не дальше вокзальной площади. Нет, человек всегда на что-то надеется, хочет большего.

— Заждалась, Вика? Понимаешь, трамвай остановился. Выключился ток, авария где-то на линии. Стояли-стояли, и не выдержал, пошел пешком. Как доехала? Как мама?

— Хорошо. Письмо тебе от нее.

Лицо молодой женщины осветилось радостью и уже не казалось озябшим. Она так была счастлива встрече, что Леонид счел себя лишним свидетелем этой сцены. Он давно выпустил ручки чемоданов. Сперва хотел попрощаться, затем повернулся и пошел мимо вокзала на выход а город. Оглянулся: взяла ли-де парочка чемоданы, — еще свистнет кто, а на него подумают. Молодая женщина смотрела ему что-то говорила мужу, — может, что вот-де привязался какой-то назойливый малый.

«Всех хороших девок расхватали, — горько усмехнулся Леонид, уже решительно сбегая по ступенькам на площадь — Успевают... некоторые».

XXVI

Снег падал тихо, словно бы лениво, незаметно белела оттаявшая, в жирной грязце земля, мокрые тротуары. А снежок не перестал и ночью, валил весь следующий день, я вот уже крыши домов, деревья, улицы лежали белые, заглохшие, зимние. Снежок все сыпался, мягкий, голубоватый, хрупал под ногами.

В побелевших гранитных берегах Москва-река текла грифельно-черная, дышала ледяным парком, глотала снежок, падавший, словно тополиный пух. На заборе, на верее ворот одиноко каркали вороны, оглашая хриплым криком примолкшую окраину.

А однажды утром на кустах пустыря Леонид увидел стайку красногрудых снегирей и остановился, пораженный красотой их наряда. Нахохленные, безмолвные птицы слегка покачивались на лиловых прутиках, и от их рубиновых перьев пустырь принял праздничный вид — казалось, озарились сугробы, ярче зацвела герань в окнах домиков. Прилетели снегири, — наступила русская зима.

В конце года Леонид увидел в газете новые стихи Прокофия Рожнова и зашел к нему в общежитие на Старосадский. Прокофия он застал одетым, прифранченным, в новых ботинках с прюнелевыми гамашами, в отличном пальто.