Ленинградский фронт

ВОСПОМИНАНИЯ:

Морозов Михаил

21 сентября корабль стрелял по немцам. Вдруг — взрыв и резко крен на правый борт. И мертвая тишина. Мы, машинисты и кочегары, больше всего боимся пробоины паропровода — всех заживо сварит сразу. Звоню по телефону, молчок. В правый холодильник звоню, тоже никто не отвечает. Я юнгу посылаю наверх. Он обратно бежит, кричит: «Нос оторвало»! Я говорю: «Не может быть. Иди, еще посмотри!»

Обратно бежит, кричит: «Личному составу срочно покинуть „Марат“». Ой, думаю, это серьезно. Ребятам крикнул: «Срочно наверх!» Все ушли, а я с фонариком подхожу к трапу. Поднялся на правый борт. Один люк открыт и видно на той стороне корабля свет. Пошел к четвертой башне. Там попросили помочь развернуть башню. Развернули ручным приводом, по нолям поставили, поднялся наверх. Зенитчики просят помочь снаряды поднести. Натаскал им быстро снарядов. Смотрю: бачок с макаронами стоит у них. Я говорю: «Ребята, а где вы макароны брали?» — «На камбузе». Я беру миску, ложку, иду на камбуз. Прихожу — а за камбузной переборкой нет ничего. Три орудия 12-дюймовых лежат, полубак прикрыли. Крышки башен нет. А крышка как-никак 47 тонн весом. Ее унесло куда-то. И стакан башни разворочен. Развалился на части. Когда стал переступать на камбузную палубу, смотрю: человек лежит. Что поразило меня — совершенно голый, ничего на нем нет. Воздухом его раздавило. Зачерпнул миской макароны из котла, съел и пошел на выход. Небо все в огне, взрывы, самолеты летают чуть ли не над головой. Бросают бомбы по берегу, по кораблям.

Дальше началось восстановление корабля. Быстро при помощи морского завода носовую часть обрезали, переборку загерметизировали, вторую башню ввели в строй. Первую башню разрушили, ее уже возродить нельзя было. Корабль стал жить новой жизнью.

Казаев Петр

Во время этого налета 270 самолетов на Кронштадт напало. Можно сказать, что он был самым мощным и трагическим. Я стоял на Кроншлоте в готовности номер один, с заведенным мотором, для оказания первой помощи пострадавшим кораблям. На большом рейде стоял «Минск». (Он уже был от авиации поврежден.) Подошел к нему, снял убитых и раненых. У командира спрашиваю, как обстановка, сколько продержишься. Он, не знаю, говорит, сколько продержусь.

Когда я уходил из Кроншлота, мне помощник сказал, что на «Марате» фок-мачты не видно. Захожу в гавань, действительно, — у «Марата» фок-мачты нет, первой башни нет, море крови. Тут и люди плавают, и кровь плавает. Я забрал раненых и убитых, и тут же мне команда — на восточный рейд. Там стоял эсминец «Стерегущий», тоже подбит. Забираю раненых и у него, спрашиваю у командира, как дела. Отвечает: «Не знаю, сколько продержусь, давай быстрей буксиры». Не успел я метров пятьдесят отойти от него, он на моих глазах на левый борт лег. Полпалубы наверху оказалось. Я подошел опять, снял личный состав, сколько мог. И повез людей на Арсенальную пристань. Это первый налет у меня был. Бой изумительный. И красивый, и трагичный. Артиллерия наша зенитная, все корабли, все береговые пушки открыли огонь. Небо сплошь в разрывах, осколки в воду падали. На поверхности воды — как будто бы крупный град идет. Вся поверхность в этих всплесках от осколков.