Ленин жЫв

Щупп вздрогнул, но, тяжело вздохнув, ничего не сказал. Сикора, довольный своей победой, кивнул головой:

– Вот и договорились.

– Так, значит, вот так вы вербуете людей? – язвительно заметил Михаил Альфредович.

Сикора рассмеялся, он хохотал искренне, вытирая слёзы с глаз. Когда приступ смеха прошёл, он устало буркнул:

– Дурак ты, Миша, если бы надо было, я тебя бы не так завербовал. Ты бы у меня уже давно под литером работал и делал всё, что я тебе бы приказал. Понимаешь теперь мою добрую натуру?

Щупп хмыкнул и зло посмотрел на фимобщика:

– Нет, не понимаю. Вы думаете, что всесильны и всё можете. Вы думаете, что можете контролировать и сломить волю любого человека?! Но это не так! Есть, кто вам не подвластен. И я из них. Мне плевать, что вы со мной сделаете. Мне плевать, что вы сделаете даже с моими знакомыми и близкими, но я вам никогда не подчинюсь. Даже если вы меня будете жарить на медленном огне. Мне плевать на вас и ваши угрозы и доводы.

Сикора покачал головой и тяжело вздохнул:

– Вот так ты заговорил. Ты, конечно, думаешь, что сможешь, но поверь – это не так. Но всё равно спасибо за откровенность. Спасибо, что был честен. Это тоже, в принципе, поступок. Только вот позволь спросить: почему ты так нас ненавидишь, ведь мы ничего плохого ни тебе, ни твоей семье не сделали?

Щупп рассмеялся. Он хохотал как-то зло, немножко даже истерично, фальшиво и противно. Сикора поморщился. Михаил Альфредович махнул рукой:

– А за что вас любить-то? Вы во что страну превратили? В заповедник вашей грёбанной замкнутой системы развития? В отсталую зону с полудеградированным нищим народом? В зону отчуждения. Весь мир уже живёт в двадцать втором веке, а вы придумали свою систему летоисчисления, и мы даже не знаем, кто мы, потому как вы запретили знать прошлое! Вы ублюдки, которые, кроме всего этого, ещё и хотят жить вечно?! Вы сумасшедшие извращенцы, с совершенным отсутствием нормальных человеческих рефлексов, таких как совесть, порядочность и, главное, восприятие правды и реальности. Вы больные люди! Вы враги нормальной человеческой цивилизации!

Сикора грустно улыбнулся. Он внимательно посмотрел в глаза Щуппу и тихо сказал:

– Ты уже наговорил лет на двадцать изолированных работ. В тундре. Понимаешь, что ты просто поедешь лечить отщепенцев и отказников туда, в тундру. И умрёшь там, как простой рядовой батрак и враг своего Отечества.

– Вот вся ваша гнилая сущность, вы правду считаете крамолой!

Сикора покачал головой и ухмыльнулся:

– Нет, я не считаю правду крамолой. Просто то, что ты говоришь, подрывает устои нашего государства, а я служу ему.

– Кому? Какому государству? Этим толсторожим ублюдкам из партийного контроля? Этим секретарям – взяточникам и карьеристам? На х…й нужно такое государство? Ты больной, Сикора, если так искренне думаешь. Но я вижу, что ты так не думаешь, просто стесняешься сознаться мне в этом!

Сикора помрачнел. Он сел на стул и, низко опустив голову, буркнул:

– Может быть, но и тебя я прошу – просто заткнись!

– Я заткнусь, но и ты знай, что вы не всесильны! Вы навоз, который пойдёт под нашу землю удобрением! И никакая система долгожительства вам не поможет!

– Заткнись! Всё! Хватит! Ты перегнул палку! Это государственная тайна, и говорить об этом, в принципе, вообще нельзя! Нельзя! Понимаешь, я хочу, чтобы ты заткнулся и молчал, и делал то, что мы с тобой обговорили? Мы ведь заключили соглашение?

– Да… – смутился Михаил Альфредович. Он вдруг поймал себя нам мысли, что действительно уж слишком много сказал откровенного этому фимобщику…

«А что если эта сволочь просто провоцировала и записала вот этот монолог, а потом будет шантажировать? Что если я попался в сети этого старого комитетского козла… этого ублюдка из госбезопасности?» – судорожно подумал Щупп.

А Сикора меж тем продолжал:

– Ну тогда, мать твою, молчи и делай, а то ты не только себе навредишь, а всем окружающим, в том числе и мне…

– Извини, – выдавил из себя Щупп.

– Ну и хорошо! – сказал примирительным тоном Лаврентий Васильевич. – Вот и хорошо, тогда, как я понял, я готовлю докладную записку про тебя в Москву, на Лубянку, и указываю в докладной про твой метод. Что мне удалось тебя склонить и его попробовать там в столице. Так? А, Миша?

Щупп напрягся. Он должен был выдавить из себя ответ. Но тем самым раскрыть карты, раскрыть тайну своей жизни, своей работы, своей мечты!

Его метод. Странная мечта сделать человека долгожителем. Его метод.