Ленин. Жизнь и смерть

Последнее слово, так же как и слово «вред», подчеркнуто трижды.

А еще на одной из страничек его пометок к съезду он дает такую характеристику Троцкому, причем буквально в нескольких словах:

И дальше:

Эти странички беглых записей, сделанных рукой Ленина, выявляют для нас его внутренний мир нагляднее всех его трудов. Тут мысль обнажена до предела, до знака: стрела-гарпун — он должен разить; нужна твердость — он заштриховывает фигуры синим; очень важно — подчеркивает тремя упрямыми линиями. Возникает портрет человека, сосредоточенного на мысли затянуть узел, в данном случае на горле партии. Вот, например, слово «круг» в верхнем углу на левой странице, а под ним: «сужение круга», выведенное более жестким, колючим почерком. Это его воля в графическом воплощении. Как говаривал Троцкий, Ленин был из тех, кто любит гнуть подковы. Из такого теста получаются Робеспьеры, заметил как-то Плеханов.

На II съезде партии Ленин фактически уничтожил двух своих верных соратников — Мартова, человека тонкой души, еврейского интеллигента, ближайшего товарища по работе, какого у него больше не будет (эту пустоту восполнит Троцкий, но только отчасти); и Веру Засулич, свою покровительницу, благословившую его как наследника нечаевских идей. Ни Мартов, ни Вера Засулич так до конца и не оправились от этого удара. Крупская ничуть не преувеличивала, когда писала в своих мемуарах, что Вера Засулич чувствовала, будто получила смертельный удар. Оставить «Искру» для нее значило еще больше оторваться от России, окончательно увязнуть в трясине русской эмиграции. Дело было не только в уязвленном самолюбии; для нее это было вопросом жизни и смерти. Между тем «Искру» стали редактировать трое: Плеханов, Аксельрод и Ленин.

Ленин эпохи II съезда, зубами и когтями сражавшийся за власть, в сущности, был тяжело больным человеком. Крупская свидетельствует, что в то время, когда съезд заседал в Лондоне, Ленин совсем не спал, а поначалу, еще в Брюсселе, с трудом заставлял себя принимать пищу. Многие, кто общался с ним в те дни, отмечали его нервозность, нездоровый цвет лица; их неприятно поражало то, как он грубо перебивает товарищей, постоянно переходит на крик. Думается, он отлично отдавал себе отчет в том, что вел себя недостойно. Но он шел напролом — ему надо было подчинить, подмять под себя съезд, и ему и в голову не приходило отказаться от завоеваний, доставшихся ему такой позорной ценой.

У Ленина был целый месяц после съезда, когда он имел возможность, изучив стенограммы заседаний, осмыслить свою роль на съезде. За это время он составил дневник съезда и написал с десяток статей, в которых касался мелких проблем, обсуждавшихся на съезде. После чего он окончательно подвел итоги II съезда в своей новой книге «Шаг вперед, два шага назад». В ней он подробно объяснял мотивы своих выступлений и одновременно защищался от «щипков» и «придирок» оппонентов. В основном тексте книги вы не найдете и следа его сомнений в своей правоте. Зато в многословных примечаниях и сносках он все-таки нехотя, через силу, пытается оправдаться, хотя тут же «прикладывает» своих противников. Однако чувствуется, что совесть его все-таки беспокоила.

Во время споров, разгоревшихся вокруг газеты «Искра», Ленин в недопустимо грубой форме выступал против Мартова, который потом горько упрекал его за это. В одной из сносок Ленин делает попытку извиниться, но она так и остается только попыткой: «Ленин вел себя, — употребляя его же выражение (Мартова. — О. Н.), — бешено… Верно. Он хлопал дверью. Правда. Он возмутил своим поведением… оставшихся на собрании членов. Истина. — Но что же отсюда следует? Только то, что мои доводы по существу спорных вопросов были убедительны и подтверждались ходом съезда. В самом деле, если со мной оказалось все же, в конце концов, девять из шестнадцати членов организации „Искры“, то ясно, что это произошло несмотря на зловредные резкости, вопреки им. Значит, если бы не было „резкостей“, то может быть еще больше, чем девять, было бы на моей стороне. Значит, тем более убедительны были доводы и факты, чем большее „возмущение“ должны были они перевесить».

Создается впечатление, что агрессивность Ленина на съезде была намеренным, вполне сознательным маневром, своего рода шоковой терапией, этаким террористическим актом, — как он их хорошо всех знал! — и он провел его со всей присущей ему ловкостью и упорством.