Ленин. Жизнь и смерть

С первых же дней революции Горький отчетливо увидел, что Ленин, следуя Нечаеву, самым решительным образом настроен на террор. Ленина это был единственный способ удержать власть. В своих прозрениях Горький был не одинок. Некоторые из членов правительства, назначенные Лениным и Троцким, были настолько возмущены и шокированы введением расправ над людьми без суда и следствия, что в течение нескольких дней после назначения подали в отставку. Этим они выразили свой протест против «применения политического терроризма как единственного средства, с помощью которого Совет Народных Комиссаров способен удержаться у власти». В сущности, для большевиков это была крупная неприятность, но Ленин с Троцким восприняли отставки в правительстве даже с некоторым удовлетворением. Они заговорили о «чистке» государственной машины, о «мягкотелых», которым не хватает революционной доблести, подразумевая под этим неспособность некоторых товарищей хватать ни в чем не повинных людей и расстреливать на месте. Новому правительству нужны были крепкие люди, и именно таких — отменно свирепых и безжалостных — нашлось немало среди балтийских моряков и латышских стрелков. Они-то и будут впоследствии занимать ответственные посты и должности командиров карательных отрядов при новом большевистском правительстве.

А между тем революция победила. Непрочная, неумелая, поддерживаемая лишь неистощимыми импровизаторскими способностями двух ее вождей, не давших ей заглохнуть, спасших ее своей неукротимой энергией и волей, — революция стала фактом, который уже не вычеркнешь из учебников истории. Событиям, произошедшим в Петрограде в течение одной только недели, суждено было изменить весь курс мировой истории.

Эйфория власти

в те ранние дни советской власти, когда Ленин был еще новичком в управлении государством, он производил впечатление человека, превратившего импровизацию в науку. Не было проблемы, какую он не сумел бы решить — декретом, жестом, брошенной фразой; к любому делу он легко подбирал свой ключик. Он никогда не затруднял себя вопросом: есть ли границы возможного? Эту область философии он охотно предоставил Бухарину, а сам дал себе волю, едва ли задумываясь над тем, как далеко, если не до бесконечности, могут простираться его идеи и будет ли когда-нибудь предел преобразованиям, затеянным им в России. Нет, он не переоценивал свои силы. Он все правильно рассчитал. Завоевание Петрограда было первым шагом к завоеванию мира.

Кому из тех, кто попадал тогда в Смольный, могло прийти в голову, что этот невысокий человек с колючим взглядом карих глаз, с бычьей шеей и лысиной, поросшей редкой рыжеватой растительностью, уже тогда замыслил и всерьез вынашивал план покорения мира. И дело не в том, что он был совсем не похож на покорителя мира. Сама обстановка вокруг него исключала подобное предположение. Институт благородных девиц, где расположился штаб революции, имел облик близ находящегося монастыря. В нем было холодно и неуютно. Ледяной ветер с Невы стучал в окна, электрические лампочки тусклым светом освещали столы, за которыми, склонившись над бумагами, работали наркомы. В бесконечных унылых коридорах полы заросли грязью — грязь сюда натащили на сапогах красногвардейцы. Только Актовый зал с коринфскими колоннами и хрустальными сверкающими люстрами, которые зажигали лишь тогда, когда там должны были зачитывать очередной документ государственной важности, свидетельствовал о том, что это и есть самый центр власти, место, откуда исходят государственные решения.

Здесь, в одной из комнат второго этажа в конце длинного коридора, работал Ленин. Он трудился без сна и отдыха, издавая приказы, плоды собственной мысли, направленные на преодоление хаоса, созданного его же собственной рукой. У Троцкого был кабинет в другом конце коридора. По этому поводу Ленин не преминул отпустить шутку в своем духе, что, мол, неплохо было бы им научиться кататься на роликовых коньках, чтобы экономить время. Вообще это было для него характерно — он радовался, находя простейшие решения сложных проблем. Так было со многими его декретами, написанными им торопливым почерком, который выдает его радостное волнение, — всякий раз он очень спешил записать внезапно осенившую его удачную мысль. Он видел в себе продолжателя марксистской философии, руководимого ее логикой. Но в действительности он был существом импульсивным, склонным к неожиданным экспромтам; на все вопросы он тут же имел готовые решения, даже если вопрос был им неверно понят.