Ленин в Цюрихе

— Так вы же сами заказывали, господин Ульянов!

— Нет коммерсанту оскорбления хуже, чем когда на хороший товар говорят: плохой.

— Заказывал. Но это была ошибка. Обстановка исправляет, — мрачно говорил Ленин, всё так же не садясь, всем напряжением не в речи, а там, внутри, в мысли, и оттуда чревовещательно диктуя: — Надо

— большую группу. Человек сорок. Вагон. Изолиро­ванный, экстерриториальный вагон.

Поднял глаза, посмотрел на Скларца вниматель­ней, внимательней — и уже сочувственней, и даже веселей. (Сообразил: да этот человек за сутки может доехать до германского правительства! Да это велико­лепно, что он приехал. Спасибо, Парвус! Ну, немножеч­ко изменим вариант, ну — несколько дней.)

И почувствовав, что Ленин к нему подобрел — рас­слабился, улыбнулся Скларц: он и в высоких сферах не привык к такому обращению, он ничем его не за­служил.

— Израиль Лазарич просил торопиться, — напом­нил он. — А то — как бы это правительство народного доверия не заключило бы мира!

— Не заключит, не заключит, — развеселились глазные щёлки Ленина.

Усадил его, сел сам через угол стола — и не только словами, но всеми глазами внушал, гипнотизировал, чтоб тот запомнил и точно исполнил:

— Поезжайте и договоритесь прямо. Другие линии очень долго работают. Пусть хорошо поймут, что мы не можем себя скомпрометировать — и не ставят нас в такое положение. Пусть не ставят нам ограничений — кого там нельзя, годных к военной службе и так далее.

(Как раз сам Ленин и был годен. Но никогда не призывался как старший сын в семье — казнь брата дала ему эту льготу.)

— Или — отношение к войне и миру. Не устанав­ливали бы проверки паспортов, личного контроля. Как въехали — так и выехали, как неразбитое яйцо, пони­маете? И чтобы — ни слова в печати.

Всё — внезапно. Вагон пропустить — как снаряд. Не дать публике времени узнать, обсуждать.

— Да! — вспомнил Скларц, порадовать самым приятным. — Стоимость проезда германское прави­тельство берёт на свой счёт.

— Еще чего! — темно вспыхнули и по-разному два глаза Ленина. — Странно бы выглядел такой проезд. Какие ж там глупые у вас. За проезд обязатель­но платим мы! — Смягчился: — Но — по тарифу третьего класса.

И еще отдельно:

— Идёте ко мне — и не можете одеться скромно. Вас могли заметить товарищи. Из-за этого завтра еще перебудьте здесь, сидите в отеле, а ко мне пусть при­дёт Дора. Разумеется, без документов, а что-нибудь мямлить, а я ей буду отказывать. И только после это­го вы уедете. А как только будет согласие правитель­ства — чтоб дали нам знать немедленно!

Когда Скларц всё понял и документы собрал, пожал руку очень почтительно, благодарственно, и ушёл, —

— Как еще можно им ставить условия? — уди­вился размяклый Зиновьев, колыша вялыми плечами.

Ленин остро щурился:

— Никуда не денутся. Заинтересованы больше

нас.

— Про Скларца — скроем.

— Нет, Платтену скажем. Хуже, если узнает сам. Платтена, Мюнценберга — нам терять нельзя.

А еще, для страховки — немедленно письмо Га- нецкому (может, кому и покажет):

„Пользоваться услугами людей, имеющих касатель­ство к издателю „Колокола", я конечно не могу..."

И даже:

„...Ваш план поездки через Англию..."

Чем больше прыжков и ложных ходов, тем безо­пасней нора.

Вот — предложенный Ромбергом вагон. Вагон. Надо проговорить его словами, надо помочь этому вагону, как цыплёнку, вылупиться в общественное сознание. Говорить, писать, бросать фразы:

— А может быть, швейцарское правительство по­лучит вагон?..

— А не согласится ли английское правительство пропустить вагон?..

— Как это?

— А... от порта до порта. Отчего бы Англии не пропустить запираемый вагон? Например, с товари­щем Платтеном и любым числом лиц, независимо от их взглядов на войну и мир?

— Но как же: Англия — остров, а — вагон?

— А... дальше — нейтральным пароходом. С пра­вом известить все-все-все страны о времени его отхода.

(Чтобы германская подводная сдуру своих не пото­пила.)

А говорят о поездке — все и много. И несколько эмигрантских комитетов и все партийные направления просили Гримма вступить в переговоры с немецким послом. (Как Мартов предложил — за каждого эми­гранта освободим пленного немца.) Отлично, отлично, план Мартова работает!

Гримм — взялся! (Еще лучше.) Но он не только вождь Циммервальда — он и член швейцарского пар­ламента, и такой шаг неблагоразумно делать без сочув­ствия правительства, например министра иностранных дел Хоффмана. (И если Гримм взялся — значит, кон­сультация была, заметим. А почему бы Швейцарии быть против? Швейцарии и самой бы неплохо эту шумную банду отправить. Швейцария сама стеснена войною со всех сторон.) Гримм ходит и ходит к Ромбергу, он ведёт переговоры абсолютно-секретные, чтоб не про­никло в печать, чтоб не опорочить швейцарский ней­тралитет, — но главным представителям каждой пар­тии (Натансону, Мартову, Зиновьеву) он-то сообщает. Мы — знаем.

Улита едет — когда-то будет. Пусть, пусть.