Ленин. Спаситель и создатель

И пошло-поехало аж до 6 декабря 1921 года, когда Ленин на неделю уехал в Горки, сообщив Горькому: «Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться».

На «целую» неделю!

Да и то…

Какой там отдых, когда он то и дело отвлекается на письма, записки, работу над статьями!? А ведь в уходящем 1921 году Ленин отдыхал, как уже сказано, совершенно недостаточно. С 1 по 22 января 1921 года он, правда, жил в Горках, приезжая в Москву на заседания ЦК и СТО, но это был не отдых, а всего лишь щадящий режим работы.

В воскресенье 13 февраля 1921 года он вырывается на охоту под Бронницы, но и в этот день полностью расслабиться не вышло – пришлось выступать перед рабочими фабрики имени Октябрьской революции. И после этого – сплошная Москва с её заседаниями, беседами, выступлениями, необходимостью постоянно и помногу говорить, слушать, читать и писать, и не просто говорить, слушать, читать и писать, а принимать важнейшие решения.

Причем всё это – нередко в условиях непонимания, а то и противодействия части собственных соратников. Порой они в этом противодействии были правы, чаще – нет. Но – противодействовали…

И вот так – всю весну и лето 1921 года, до того самого двухдневного «отпуска» 13 июля в Горки. После – опять московская круговерть, обеспечившая к концу года ту бессонницу, о которой Ленин писал Горькому.

С начала же 1922 года периоды вынужденного «отдыха» стали увеличиваться. С 17 января по 1 марта Ленин жил и, опять таки, работал в совхозе близ деревни Костино под Москвой, в Мытищинском районе.

Жил он там в небольшом домике, вставал рано и отправлялся на прогулку. Любил ходить к столетним дубам, ходил на охоту, расчищал дорожки от снега… В один из первых дней по приезде зашёл на скотный двор совхоза… Сторож – не зная, кто это, туда его не пустил, и Ильич повернул обратно, не сказав ни слова[1456].

Тишина Костино была, конечно, лучшим вариантом, чем шум Москвы, но и она была заполнена работой. Чтобы убедиться в этом достаточно просмотреть биохронику Ленина с 17 января по 1 марта 1922 года. Даже краткий её вариант содержит более девяноста (!) позиций, большей частью типа: «Ленин пишет письмо (записку)…».

Только за 26 января 1922 года он написал семь писем: А. М. Лежаве, Г. Я. Сокольникову, И. Т. Смилге, Г. Е. Зиновьеву, Г. В. Чичерину, М. И. Гляссер, Н. П. Горбунову, и записку В. А. Карпинскому.

И за каждым письмом – работа мысли.

А работа мысли – это расход нервной энергии, «стёсывание» и так уже подорванного здоровья.

Характерна записка редактору газеты «Беднота» Карпинскому от 26 января 1922 года:

«Т. Карпинский!

Не напишете ли мне кратко (2–3 странички maximum),

сколько писем от крестьян в „Бедноту“?

что важного (особенно важного) и нового в этих письмах?

Настроения?

Злобы дня?

Нельзя ли раз в два месяца получать такие письма (следующее к 15.III.1922)?

С ком. приветом Ленин»[1457].

В кругу внимания председателя СНК и СТО Ульянова (Ленина) находилось в начавшемся 1922 году множество государственных проблем: предстоящая Генуэзская конференция, перспективы только что открытых рудных запасов Курской магнитной аномалии, работа ревтрибуналов, заказы турбин для Волховстроя, вопросы обращения золота, немецкие концессии в Грозном, хозрасчёт государственных трестов и т. д. Однако он, как видим, не перестаёт держать руку на пульсе народных масс – в конечном ведь счёте новая Россия строится для них!

Понимают ли это массы?

Готовы ли замыслы Ленина поддержать?

И чего они хотят – прямо вот сейчас?

У народа не было более сроднённого с ними вождя, чем Ленин – даже Сталина, хотя он и не оторвался от масс, отгораживала от них державная Кремлёвская стена… И не обожествление, конечно, но постепенно растущее обожание Ленина в массах шло не от государственного «пиара», а от многократно взаимно перекрытого непосредственного общения людей с Лениным: тот его слушал, с тем он говорил, и всё это ширилось в народе, создавая вполне правдивый образ «Ильича», «товарища Ленина»…

Много воды должно было утечь, чтобы народ, одурманенный олигархами, начал свергать памятники Ленину с пьедесталов.

Н-да…

Вернёмся, впрочем, в начало 1922 года – последнего рабочего года жизни Ленина… Владимир Ильич устал, но уже немного отдохнул и не утратил чувства юмора… 28 января 1922 года он сообщает из Костино Кржижановскому своё мнение о рукописи А. А. Горева (1884–1953) «Электрификация Франции»…

Электротехник Горев, с 1919 года профессор Петроградского политехнического института, в 1902–1907 годах принимал участие в студенческом движении, но потом от партии отошёл. «Я ждал большего, – признавался Ленин Кржижановскому. – Бывший большевик, который так Вас пленил, и, по-Вашему, опять ставший настоящим большевиком, должен был бы дать яркую, сильную пропаганду… У Горева же вышло „профессорски“…»[1458]