Ленин. Спаситель и создатель

Интересно, на какой «звероферме», после каких зверских пыток в чекистских застенках стилиста-пуриста О. Михайлова вынудили включить в свой словарь слово «телеящик»? Владимир Ульянов-Ленин тут был явно не при чём, в его времена «телеящиков» не было.

Зоологический (вот уж точно – со зверофермы) благоприобретённый антикоммунизм настолько подводил О. Михайлова, что он то и дело употреблял такие выражения как «тюремные отстойники», «профсоюзные сходки», «коммунистическая целлюлоза», «бард октябрьского переворота» (это – о Владимире Маяковском!)…

Сотрудник Института русского языка О. Михайлов сообщал, что Пётр Пильский, эмигрировавший в Латвию и скончавшийся там же в 1942 году, защищал «язык и культуру россиян». Вот так я впервые – от О. Михайлова, узнал о существовании «россиянского» языка. Собственно, с тех пор и стал называть ельцинскую Россию «Россиянией».

Интересно получается! Если лишь пользуешься русским языком, то с какого-то момента, «во дни сомнений и тягостных раздумий», начинаешь мыслить и говорить не по-русски, а воистину по-россиянски!

О. Михайлову принадлежало, однако, лишь предисловие, а «гвоздём» полосы была давняя статья Петра Пильского. Начиналась она со злого, издевательского описания волны неблагозвучных аббревиатур и новых сложносокращённых слов, появившихся в первые годы после революции, всяких там «персимфансов» и «опоязов».

Но Пильский валил всё на большевиков, а ведь, живя в те времена, Пётр Пильский мог бы и знать, а точнее – не мог не знать, что подобным «словотворчеством» грешили и «белые».

Примеры?

Пожалуйста: «ВСЮР – Вооружённые Силы Юга России», «Добрармия», «Главком Генлейт Деникин», «Наштаглав Генлейт Романовский» и т. д.

Да и не с революции всё началось! Вот слова из официального обихода царской России времён Первой мировой войны: «Продпаровоз», «Продвагон», ГИУ, ГАУ, «Продуголь», «Продамет», Согор (Союз городов), Земгор, ГУЗЗ, ВОКЗ, «Комкож», «Осотоп», Хлебармия, «Центросахар», «Саломас», Закупсбыт, Руссуд… Иными словами, Советская Россия получила и «канцелярит», и названия многих учреждений по наследству от царизма. Да и объективный смысл в новых сокращениях и аббревиатурах был – новый век требовал краткости.

Однако, увы, нельзя просто так отмахнуться от следующего заявления Пильского: «Русский язык изуродован и искалечен. Он убит канцелярщиной, задушен партийной книжностью, обезличен и заражён. Значительная часть нынешнего лексикона совершенно недоступна пониманию… Никогда ещё русский язык не испытывал такого засилия иностранщины, как сейчас… Все стараются „свою образованность показать“, и ораторы, и газеты, и декреты глушат и пугают загадочными словами – „дауэсизация“, „диспропорция“, „рентабельность“, „дезавуировать“…»

Живи Пётр Пильский в «демократически»-«россиянской» России, он мог бы ряд и продолжить: «консенсус», «презентация», «спонсор», «инвестор», «приватизация», «ваучер», «дилер», «брокер», «анимация», «инфляция», «глобализация», «рейдер», «шахид», «спикер», «хакер», «ток-шоу» и так далее…

Как сообщал сам Пильский, он узнал о насилии над русским языком не столько из повседневной практики, сколько из книги А. Селищева «Язык революционной эпохи», изданной в Москве в 1928 году. Узнал и резонно задался вопросом: «Откуда же пошёл этот сумбур»? Однако ответил лживо: «Конечно же из революционного подполья… Особенно постарался тут Ленин».

По Петру Пильскому, Ленин же постарался «ввести в язык воровской жаргон», «развёл хитренькую словесную паутину» и вообще: «Никто не принёс такого исключительного вреда языку, как Ленин. Никто так систематически не поганил его, как этот тупой и на редкость глухой человек»…

Н-да, обвинение было тяжким.

Однако – насколько оно было справедливым?

«Говорю совершенно серьёзно и искренно, – заявлял Пильский, – из всех русских публицистов я не знаю ни одного, кто бы мог конкурировать с Лениным по литературной бездарности – так он стилистически скуден, лексиконно нищ, трафаретен, скучен до тоски, однообразен как замёрзшая пустыня… У Ленина вообще нет лексикона».

Все эти «откровения» я читал с широчайше раскрытыми глазами… Спору нет, Ленину далеко до Лескова, но лексикон у него, всё-таки, был. И дело даже не в том, что временами этот лексикон сочетался с очень недурным стилем. Дело в том, что хлёсткий дореволюционный фельетонист Пильский, привыкший строить эффект на хлёсткой же, но, чаще всего, бездоказательной и поверхностной фразе, не мог уразуметь, что у бульварного фельетониста и у политического публициста задачи разные!

Есть умный анекдот из античных времён… Когда выступал перед римлянами Цицерон, со всех сторон слышалось: «Как красиво говорит Марк Туллий!» Когда же говорил Демосфен, – далеко не так красиво, зато убедительно, – афинская агора ревела: «Вперёд, на Спарту!»

Улавливаете разницу?

Между прочим – насчёт «лексикона»… В политических трудах Ленина – особенно в статьях и письмах, порой попадаются просто блестящие неологизмы, например: «злокачества», «левоглуписты» (ПСС, т.47, с. 222, 223)…