Ленин. Спаситель и создатель

Мог ли лидер партии и страны одной рукой писать это, а другой рукой санкционировать «избиение духовенства»?

Конечно, в представлении Петра Бернгардовича Струве «аморальный» Ульянов был способен и не на такое… Но посмотрим на вопрос не с этической стороны, а с чисто прагматической.

С огромным трудом, через неверие, непонимание, через прямо враждебное отношение части народной массы, большевики получили от народа мандат доверия на управление страной.

И вот в этих условиях Ленин с одной стороны публично – ту же его речь на женском съезде сразу же опубликовала «Правда» – призывает бороться с религиозными предрассудками осторожно… Призывает не оскорблять религиозные чувства и не вносить остроту в антирелигиозную борьбу, ибо это может озлобить массу…

И в то же время, на фоне подобных публичных призывов, Ленин якобы предпринимает широкие репрессивные меры против духовенства как против духовенства…

Если бы так в самом деле и было, долго ли продержалось бы после этого доверие к словам и делам Ленина у масс, немалая часть которых находилась под влиянием духовенства? И разве не использовали бы все враги Ленина это расхождение Слова и Дела, крича на всех углах, что вот, мол, они, большевики, вот он, ваш Ленин: болтает одно, а делает другое?

Ну, ладно, пусть Ленин был – по Струве – аморален.

Но глуп-то он не был? И если призывал быть в антирелигиозной борьбе осторожным, то никак не мог допускать расстрелы попов за то, что они попы, не так ли? Инсинуаций со стороны «высокоморальных» профессоров Ленину и без этого хватало.

К сожалению, не просто выполоть не только сорную траву, но и сорную мысль, и духовные «сорняки» как не перевелась в эпоху Ленина, так и продолжали засорять жизнь СССР в сталинские, в хрущёвские, в брежневские времена. Наконец, эта публика дожила до «эпохи» Горбачёва-Ельцина и вот уж тут почувствовала себя как муха на куче, гм…

Впрочем, не буду уточнять, где вольготнее всего живётся «россиянской» интеллигентской публике, но сообщу, что всё, сказанное в этой главе выше, было в некотором смысле присказкой к дальнейшему рассказу.

«Российские» «интеллигенты» давно – потомственным образом – не могут терпеть Ленина, и поэтому уже давно клевещут на него истерически злобно и исторически безграмотно. Бывшая советская «элита», которая сформировалась как продукт брежневских времён, вкупе с якобы интеллектуальными продуктами «новорусской» «эпохи», из кожи вон лезет, чтобы «обозвать похуже» великих усопших, и трусливо набрасывает на свой роток платок, когда надо возвысить голос, протестуя против преступлений ельцинщины и нео-ельцинщины уже в путинско-медведевском её исполнении.

Сюжет, на котором мы ниже остановимся, имеет давнюю историю, и, всё же, он по сей день злободневен, почему ему и нашлось место в книге о Ленине. А на фоне этого сюжета современный читатель сможет увидеть не очень, надо полагать, привычные для него черты ленинского портрета…

Итак, 22 апреля 1992 года в № 17 тогдашней «Литературной (или – „Либературной…“?) газеты» на странице 6-й с предисловием О. Михайлова «Во дни сомнений и тягостных раздумий» был перепечатан старинный пасквиль некоего Петра Пильского «Извратители духа».

Если читатель постарается, то вспомнит, что с последним персонажем он уже встречался на цитируемых в своём месте страницах дневника Корнея Чуковского, где 17 июля 1907 года было отмечено: «Встретил Пильского, которого презираю»…

Это – как раз о том самом Петре Моисеевиче Пильском, критике и фельетонисте, речь о котором, а точнее – о его «фельетоне» «Извратители духа», пойдёт у нас далее…

Впервые сей перл антиленинской «публицистики» увидел свет в рижском издательстве «Грамату Другс» в 1929-м году, и, увы, предисловие 1992 года стоило самогу пасквиля. О. Михайлов вслед за П. Пильским возлагал на «изверга» Ленина основную долю вины за порчу русского языка и заявлял: «Мы давно говорим на… собачьем (? – С.К.) языке… Главная опасность подстерегала нашу родную речь с началом великой культурной революции, учинённой (? – С.К.) большевиками».

Далее было сказано, что это было «испытание безмерное, не сравнимое даже с татарским игом (жирный курсив мой. – С.К.)»!

Вот так, ни более и не менее…

Нашествие Батыя превращало в пепел русские летописи и монастырские библиотеки, отбрасывало Русь на века назад, а благодаря ленинской культурной революции миллионы ранее неграмотных уже в двадцатые годы получили возможность приобщаться к знаниям, читать и писать письма родным и близким. И это – по О. Михайлову – были явления схожего характера.

Н-да…

Писал О. Михайлов и так: «Особый и зловещий вклад в порчу русского языка внесли архитекторы коммунистической зверофермы (!? – С.К.), и прежде всего В. И. Ульянов-Ленин».

Писал и этак: «Когда я слышу по телеящику, как один из руководителей российского правительства говорит несуразности, то угадываю в этом тяжкую ленинскую картавость».