Лена

Берег был недалеко. Мокрый ветер нёс запахи зимы, снега. Ветер дул вдоль деревни, забирался в палисадники, завывал в окнах недостроенных домов. А на реке шумело, вздрагивало, словно кто-то невидимый тихонько, чтобы не мешать спать людям, перекладывал и кантовал льдины.

— Вот спасибо, — сказала Лена. — И спасибо вам, что удержали…

— Нет, нет, — перебил Дементьев. — Вы меня не поняли. Подсчитайте все и обязательно сейте полторы нормы… И до свиданья… Я устал сегодня, Лена.

Лена ушла, грустно попрощавшись. Дементьев остановился на обрывистом берегу. Внизу в прозрачном тумане медленно шел лед.

В крайней избе открылась фортка, и голос деда Анисима спросил:

— Кто это?

— Свои, — ответил Дементьев.

— А-а, это вы. Идите в избу. Продует.

— Ничего…

Форточка захлопнулась. Ветер гудел в палисаде. Дементьев смотрел на реку, подняв маленький воротник пальто, и ему казалось, что он плавно, словно во сне, несется куда-то вместе с этими звездами и этой землей.

6

Дементьев собирался уезжать в шесть утра. Но было уже часов одиннадцать, когда он вместе с Павлом Кирилловичем, напившись чаю, вышел на мокрое крыльцо.

— Так вы обернитесь поскорей, — говорил Павел Кириллович, щурясь от солнца. — Без вас мне с эмтээсовцами все равно миром не договориться.

— Приеду. Загляну в пять-шесть хозяйств, заеду в район и вернусь, — отвечал Дементьев, надевая брезентовый плащ в рукава.

Серый в белых чулках жеребец, запряженный в легонькую двуколку, нетерпеливо косил глазом и всем своим видом торопил хозяина: «Ну, едем. Неужели не наговорился!»

— А насчет культиватора обязательно доложите. Скажите, что этого дела я так не оставлю! Запишите. Вот, вот!

Жеребец танцевал.

Дементьев попрощался и поставил ногу на плюшевую от засохшей грязи подножку. Конь взял с места.

— И насчет калийных солей там нажмите, — говорил Павел Кириллович, шагая рядом и держась за крыло.

— Это я не забуду, — ответил Дементьев, поправляя сенное сиденье и прыгая одной ногой по земле. — Да стой ты, черт!

Он натянул вожжи. Но жеребец, своротив набок голову и свирепо раздувая ноздри, переступал красивыми ногами и норовил перейти на рысь.

Дементьев тяжело упал на сиденье. Конь рванул, брызнув из-под копыт грязью. Председатель утер лицо и, помахав рукой, пошел в избу.

Двуколка была горячая от солнышка, и тепло пахло кожей, сеном и дегтем. Дементьев уселся поудобней и отпустил вожжи. Жеребец благодарно мотнул головой, на оси что-то зазвенело, и по плащу забарабанила грязь. Поскрипывая, как корзина, двуколка бежала, переваливаясь в колеях с боку на бок.

Дементьев выехал за околицу. Маленький мостик прогремел под колесами, как гром. На просохшем изволоке кое-где выпирали пучины. С обеих сторон тянулись серые невысокие холмы. Почти весь снег растаял, только на теневых склонах прятались сугробы, трухлявые и грязные, словно присыпанные золой. Тонкие, перекрученные, как жгуты, ручьи сбегали к дороге, и белый навар пены скоплялся у прутьев и разноцветных камушков. Дементьев посмотрел на солнце. Оно было такое яркое, что долго после этого перед глазами агронома плавал темный круг и застил поля и холмы.

Изволок повел к лесу.

Дементьев въехал в прозрачную по-весеннему тень деревьев. По сторонам обнажились бурые, перепревшие за зиму листья. Растрепанные воробьи косым ливнем упали на дорогу. Оглушительная птичья перебранка наполнила лес. Услышав коня, воробьи все сразу, будто связанные, взмыли вверх, и голая осина внезапно оделась словно серыми листьями, и мокрые сучья ее устало закачались.

Начались поля. Дороги расходились рогатиной.

Участок бригады, в которой работала Лена, был слева. Дементьев подумал и дернул левой вожжой. Быстро переметнули один холм, второй, и с вершины третьего стало видно людей, копошившихся на земле. Подъехав ближе, агроном узнал тетю Дашу, бригадиршу и Григория. Подальше от них стояла подвода с удобрением. Около подводы возились Лена и дочь Никифора — Настя. Лошадь почти по колено увязла в грязи. Мальчишка-повозочный упрямо тянул ее за недоуздок, а она натягивала шею и не трогалась с места. Лена и Настя попробовали стронуть телегу, схватившись за спицы колес. Но ничего не выходило. Дементьев остановил жеребца, зажал вожжи между коленями, закурил и стал смотреть.

Подошла вторая подвода. Григорий подбежал к ней сзади и почти понес телегу. Лошадь тянула, спотыкаясь. Силы хоть отбавляй у этого рябого партизана. Не по росту.

— Вон у них как! — закричала чуть не плача, Лена. — А у нас стоит, как врытая!

Она бросилась к лошади и замахнулась лопатой.

— Машка! Но-но! Милая, зараза ты чертова! — кричала она. — Тяни! Огарушек! Разве так тянут! А ты, Настька, что стала. Гляди, они уже разгружают. Толкай сзади!

Обессиленная лошадь попробовала дернуть воз и снова встала, дрожа всем телом. Лена ударила ее лопатой. На темном, вспотевшем крупе остался четкий след черенка. Лошадь покорно глядела в землю и изредка, как змея, выбрасывала бледный язык.

— Бригадир! — позвал Дементьев.

Подошла тетя Даша, аккуратная, в белом платке, в подоткнутой с боков юбке.

— Чего это вы лошадей мучаете?