Лем. Жизнь на другой Земле

«Грагов[132], 11.1.1956

My Dear,

[…]

Предложения Ваши, дорогой писатель, пощекотали алчность нашей Мамоны[133]. Я недавно купил себе заводную птичку, которая весьма долго клюет крошки, и английского котёнка в рамках сосуществования, который, если завести, как сумасшедший гоняется за мотыльком (тоже искусственным). Это стоило мне одну треть гонорара за «Облако», если считать вместе с механической конструкцией с моторчиком «Эректор» (не путать с Эрекцией!!!) из Нью-Йорка. У вас в Варшаве есть комиссионка с загран.[ичными] игрушками? Если нет – Ужасно Сочувствую! Ты, Бугай, сюда никогда не приедешь и не увидишь ни Птичку, ни Котёнка, ни Эректор. Потому, в нужде на новые игрушки, я вынужден писать для вас – думаю, лучше всего будет стряпать небольшие фельетоны о Делах Мира Науки, Бытия, Онтологии, Культуры, Цивилизации и всякую прочую белиберду о будущем. А когда? Может, пришлю то, что Сцибору Нашему Любимому слал до Татр, но сомнительно – литературно у меня сейчас запор (думаю о книге). Ну а ты?

Сциборек наш, лети и пой,

От восторга. Ой!

Скрывая стыд, ты сделай «Бом»

Лодке дорогой!

ИЛИ:

Хлам!

Мы бросили

Литературный срам

Всё хлам, всё хлам (бом-бади-бам!!!)

Граглов, ямварь 56 гога[134].

«Nowa Kultura» была официальным изданием Союза польских писателей. Именно благодаря этому Союзу писатели подружились друг с другом. Журнал сыграл важную роль во времена оттепели, которая у всех ассоциировалась с октябрём 1956 года, хотя эта ассоциация вводит в заблуждение.

Октябрьский парад на площади Парадов, где первый секретарь Владислав Гомулка говорил об «искажении идей социализма», не положил начало демократическим переменам. Наоборот – выход Гомулки из тюрьмы (13 декабря 1954 года), тайный доклад Хрущёва о сталинских преступлениях (произнесённый в Москве в феврале 1956 года и распространяемый в Польше с марта 1956 года), митинги на заводах, которые начались с варшавского ЗЛА[135] (апрель 1956) и знаменитые познаньские протесты (июнь 1956) – всё это было рядом событий, которые в октябре 1956 года начали затормаживаться.

Бересю Лем сказал, что «первое дуновение оттепели» он начал чувствовать между 1953 и 1954 годами. Вероятно, на это накладывается эйфория автора, связанная с неполитическими хорошими новостями в его жизни. Тогда он женился, тогда же заметны первые успехи «Астронавтов».

Однако, прежде всего насколько для многих его ровесников конец сталинизма оказался интеллектуальным шоком, настолько для Лема это первый его прогноз, который сбылся. В 1952 году он начал писать «Диалоги»[136] – странную не то философскую, не то фантастическую книгу, в которой были приведены разговоры между Филонусом и Гиласом, мудрецами из греческой Агоры или с другой планеты, а быть может, из мира воображений епископа Беркли (от которого Лем взял эти имена).

«Диалоги» были сюжетной версией аутентичных споров, которые Лем вёл в рамках лектория Хойновского несколькими годами ранее (главным образом, как позже рассказывал Лем Бересю, – с неким «магистром Освенцимским»[137]). Их главной темой была кибернетика, новая теория науки, которая в сороковых годах прошлого века, казалось, имела неограниченное поле применения – от теории функции зенитных установок до теории литературы и социальной философии. По крайней мере, так обещал основоположник Норберт Винер в опубликованной в 1950 году работе «The Human Use Of Human Beings»[138], которую Лем прочёл в оригинале, а потом наблюдал за осуждением коммунистической пропагандой этой книги за отступление от правды и веры, а потом её изданием в 1960 году под названием «Кибернетика и общество» (с огромным вступлением советского учёного, который объяснял, в чём автор прав, а в чём ошибается).