Лекции о "Дон Кихоте"

Далее шло довольно подробное обсуждение темы мистификации, в ходе которого я указал на жестокость книги. Я высказал мнение, что в наше брутальное время Свобода от Боли, полное и безоговорочное осуждение любого проявления жестокости — одно из немногих средств, способных спасти мир от гибели; я думаю, что в данных обстоятельствах я вправе был привлечь ваше внимание к жестокости так называемых потех в этой книге. Я показал, что у нас нет никаких разумных оснований выдавать нашу горькую и жестокую книгу за образец человечности и юмора. Затем я попытался выявить то единственное, ради чего стоит заниматься литературой, — таинственный трепет, вызываемый искусством, эстетическое наслаждение. В нашем списке структурных приемов остается еще один пункт, которым мы сегодня займемся, — то, что я назвал темой летописцев.

В первых восьми главах первой части Сервантес якобы перечитывает анонимную хронику, труд некоего «мудрого волшебника», как называет его сам Дон Кихот, «кто б ни был ты… — продолжает Дон, — коему суждено стать летописцем необычайных моих приключений». В конце восьмой главы Дон Кихот бросается в бой со слугой одной дамы, бискайцем, которого мы видим с высоко поднятым мечом, готовящимся отразить удар Дон Кихота. Но, к сожалению, говорит Сервантес, нам придется оставить их в этом положении, потому что неизвестный летописец прерывает в этом месте свой рассказ, не указав даже, где можно узнать, что произошло дальше.

Прервать повествование на самом интересном месте — излюбленный прием рыцарских романов, которым подражает Сервантес. Итак, отметим, что летописец номер один — это анонимный историк.

В девятой главе Сервантес выступает в роли озадаченного компилятора, вынужденного предпринять собственное расследование. «А чтобы для столь славного рыцаря не нашлось ученого мужа, который взял бы на себя труд описать беспримерные его подвиги, это мне казалось невероятным и из ряду вон выходящим, ибо всем странствующим рыцарям, что стяжали вечну славу поисками приключений, на летописцев везло: у каждого из них было по одному, а то и по два ученых мужа, и те не только описывали их деяния, но и поведали нам их мысли, даже самые пустые, и все их дурачества, включая и такие, которые они самым тщательным образом скрывали, — не могла же постигнуть доброго нашего рыцаря такая неудача, чтобы судьба отказала ему в том, что у Платира и ему подобных имелось в изобилии!

<…> и пусть даже она [история] и не записана, все равно она должна быть памятна его односельчанам и всей ламанчской округе. Догадка эта волновала меня и усиливала во мне желание добиться точных и достоверных сведений о жизни и чудесных приключениях славного нашего испанца Дон Кихота Ламанчского, светоча и зерцала ламанчского рыцарства, первого, кто в наш век, в наше злосчастное время, возложил на себя бремена и обязанности странствующего воина, долженствовавшего заступаться за обиженных, помогать вдовам и оказывать покровительство девицам <…> Словом, я утверждаю, что за это и многое другое неустрашимому нашему Дон Кихоту должно воздавать неустанную и громкую хвалу, а заодно следовало бы похвалить и меня — за труды и усилия, которые я потратил на то, чтобы отыскать конец занятной этой истории <…>»

Сервантес заявляет, что на толедском рынке ему якобы попалась арабская рукопись в нескольких тетрадях или пачках бумаги. Их автор — мориск, испанский мавр, по имени Сид Ахмет Бен-инхали, которого Сервантес выдумал от кончиков пальцев ног до тюрбана, арабский историк, как он себя сам называет на титульном листе. Отныне Сервантес будет с нами говорить, скрываясь под этой шелковой маской. Он сообщает, что некий мавр, говорящий по-испански, перевел для него всю рукопись на кастильский язык меньше чем за полтора месяца. И снова избитый прием — найденная рукопись, — к которому будут обращаться писатели вплоть до XX века. В первой тетради, говорит Сервантес, он обнаружил картинку, на которой изображалась битва Дон Кихота с бискайцем в полном согласии с историей, описанной в конце восьмой главы, — с поднятыми мечами и так далее. Заметьте, с каким искусством описание поз, в которых они застыли в решающий момент, теперь превращается в картинку. С этого момента повествование продолжается, картинка оживает, битва закипает вновь — как на стоп-кадрах футбольного матча: игроки ненадолго замирают, но потом вновь приходят в движение.