Лекарь

«Получается, наука не стоит на месте? — восторженно заговорил Женька, когда катер скрылся за горизонтом, — возможно, что скоро появится альтернативная возможность вернуть тварям человеческий облик. Так, Прохор Степанович?»

«Не так, Евгений Викторович, — зло пробормотал я, — ты не понял, что эта установка не возвращает тварям их прежний облик, а попросту уничтожает их? Это открытая война, Женька, и в ней нет ничего от гуманизма и высоких целей.»

Руководствуясь оставленной Захаром схемой запуска, мы каждое третье утро, ровно в восемь часов принимались щелкать рычажками, активизируя аппараты. Я мог объяснить себе принцип их работы, но только в том случае, если кроме этих пятнадцати где-то размещены еще несколько таких же. То, чем я занимался, противоречило моим убеждением и вызывало стойкое неприятие, однако выражать протесты открыто я не находил в себе решимости. Женька, смирившись с участью дикарей, принимал деятельное участие во всей этой затее, просыпаясь за пару часов до намеченного времени и тщательно отслеживая минуты. Его, видимо, здорово развлекали подобные досуговые мероприятия. А я часто ловил себя на мысли, что избавившись от одних экспериментов, я тут же вляпался в другие, и было непонятно, что из этого представляло большую опасность. Я, как мог, убеждал себя в необходимости подобных разработок, что остальное человечество только выиграет от стремительного уничтожения неадекватных существ, но убеждения таяли и сменялись досадой. Захар больше не навещал нас, и почти два месяца мы были предоставлены сами себе. Зима все смелее напоминала о своем скором визите. С моря дули ледяные ветра, выстужая и без того промозглый дом, и нам приходилось по ночам забираться под синтетические одеяла прямо в одежде дорожников, от времени превратившейся в изношенные тряпки. Женька делал попытки реанимировать печку, но все, что у него получалось, это разводить огонь в обломках кирпичей и наполнять комнату удушливым смрадом. Я опасался, как бы наши опыты с обогревом дома не помешали слаженной работе установки, но она исправно гудела, искрясь и играя таинственной жидкостью.

Однажды, наблюдая за дружным гудением, я почувствовал знакомую ломоту в суставах и с неудовольствием подумал о том, что домик к зиме совершенно не подготовлен, что скоро придут настоящие холода, и что простуда неминуема. В этот раз я решил пораньше завершить свою околонаучную деятельность и, передав Женьке бразды правления, забрался под одеяло. Печка грела только своими боками, никак не справляясь с ледяным воздухом, и мне пришлось подтянуть койку ближе к нелепому сооружению. Женька с тревогой следил за моими манипуляциями, но комментировать не решался, опасаясь вызвать мое неудовольствие. Когда я наконец, нашел себе максимально удобное положение и закрыл глаза, до меня донесся обеспокоенный голос:

«Что с тобой, Тихон? Не вздумай заболеть.»

Естественно, я болеть не планировал, однако моя голова тяжелела, мысли мешались в густую кашу, и вместо ободряющих реплик, у меня вышел полустон-полувсхип: «Постараюсь, Женя».

Сквозь сон я слушал, как возиться мой приятель, смешивая для меня кипяток, и пытаясь напоить пустой водой. При лучшем раскладе, я несомненно оценил бы заботу и старания, однако сейчас эта возня вызвала у меня только глухое раздражение. Я, дождавшись, пока заботливый братец приволочет мне очередной стакан кипятка, с удовольствием выплеснул его прямо на Женькины ноги и грубо прорычал, закутываясь в одеяло: «Отлепись от меня, тупое животное!»

Женька негромко выругался, стряхивая обжигающую жидкость, и внимательно уставился на меня глубокими темными глазищами.

«Что с тобой, приятель? — снова пробормотал он и, не дождавшись ответа, принялся щелкать рычажками.

На утро я почувствовал прилив сил, но вместе с ним пришло знакомое уже состояние вселенского недовольства. Я с остервенением откинул отвратительную тряпку, служащую мне одеялом, и гневно уставился на проснувшегося Женьку. «Как же достала его рожа, — вертелась мысль, стремительно заполняя всю голову. — я знаю его почти сотню лет. Нет, меньше. Сколько же я его знаю?!»

Почему-то этот вопрос сделался приоритетным, и я, не удержавшись, задал его Женьке. Тот, обрадовавшись возможности поболтать, тут же погрузился в воспоминания, озвучивая самые щемящие подробности нашего знакомства.

«Лучше бы ты сдох прямо тогда, — неожиданно вырвалось у меня, — к чему я возился с тобой столько времени, а, Женька? Для чего? Для того, чтобы ты, через столетие затрахивал меня своим присутствием?! Пошел вон!!!»

Женька подскочил с кровати, уставившись на меня, словно желая убедиться в моей искренности. Я был довольно искренен. Присутствие Женьки раздражало, как раздражало присутствие всего, чего касался мой взгляд.

«Чего ждешь?! — заорал я, хватая обалдевшего брата за плечи. — живо, прочь!!!»