Записку читали вместе. «Михаил Анисимович! Зачем вы меня волнуете? Я жду ответа на мой вопрос. О том, что вам плохо, мне сказал Виктор, а он, якобы, узнал об этом от отца. Не томите меня, скорее отвечайте!»
— Кто этот Виктор? — спросил Максим Петрович.
— Одноклассник Кости, сын начальника отделения.
— Вон как!.. — проговорил Максим Петрович, глядя на Михаила потемневшими глазами. — Можно полагать, что кто-то запугивает мальчика. Но нельзя же обвинять в этом начальника отделения! Абсурдно. Остается один вывод: Виктор обманул Костю. Можно допустить такую мысль, Миша?
— Вполне.
Максим Петрович поднялся, прошел несколько шагов по палате, но поспешно вернулся и, морщась, опять сел на койку.
— Теперь такой вопрос: надо ли сообщить правду о твоем здоровье или пойти на обман? — рассуждал он вслух. — Как будет воспринят тот или иной ответ твоими противниками?
— Я думаю, надо сообщить правду, — сказал Михаил. — Чорт с ними, с подлецами, я не хочу, чтобы волновался Костя. Он мне дороже всех на свете.
— Ну что ж, можно пойти и по этому пути.
Михаил написал Косте, что его здоровью можно только позавидовать.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Солнце словно разъярилось и нещадно поджаривало все, что попадало под его лучи. В июле в Ташкенте нельзя спрятаться от пекла даже в тени. Михаил спустил шторы на окнах, открыл дверь в коридор и все же изнывал от духоты. Максим Петрович уснул, — наверное боли утихли, — его лоб покрылся крупными каплями пота, дышал он спокойно. Михаил обмотал голову мокрым полотенцем. Лежа в постели, он мечтал о холодной воде канала, о Комсомольском озере и даже обыкновенном душе, где была бы холодная вода. Конечно, лучше было бы уснуть, но как он ни старался, сон не шел. Разглядывая седую голову старика и спутанные редкие волосы на его голове, изредка поглядывая на Максима Петровича, Михаил промучился не менее часа. Следователь не приходил. Михаилу надоело смотреть и на старика, и на майора, и на голубой воздух в палате, и на серебряные лучи, проникающие в щелки и похожие на отточенные сабли, и он уперся взглядом в белый, без единого пятнышка потолок.
— Препротивное это чувство: месть, — вдруг заговорил Максим Петрович. Михаил вздрогнул и повернулся к нему. Майор тоже смотрел в потолок, будто и не спал только что. — Возникнув в незапамятные времена, оно канет в вечность в коммунистическом обществе. Любовь и ревность, забота и беспокойство — чувства вечные, человеческие. А вот месть — это болезнь, затянувшаяся на тысячелетия. Лесть да месть дружны. Обычно мстят за причиненное зло или за нанесенную обиду. Не так ли? А мы вот стараемся человеку помочь встать на путь истинный, предотвращаем зло, а нам мстят. Удивительно!
— Вы правы… — начал было Михаил, но тут в дверь заглянула няня и пригласила его к телефону.
Михаил шел за девушкой по коридору насупленный. Желание поговорить с няней пропало, теперь бросалась в глаза ее тяжелая походка, помятый халат и скошенные каблуки.
Старая коробка телефона висела на стене у входной двери. Михаил снял трубку.
— Слушаю, — сказал он.
— Вязов? — спросил голос.
— Я.
— Говорит Копытов. Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
— Здравствуйте, Терентий Федорович! Чувствую себя прекрасно. Думаю, скоро меня отсюда выпроводят, — ответил Михаил, недоумевая: много раз ему приходилось разговаривать по телефону с начальником отделения, а сейчас не узнал его голоса.
— А нервы как? — продолжал Копытов, как показалось Михаилу, торопливо. — Не сдают?
— Нет. Я звонил вам… — но в трубке послышались отрывистые гудки. Михаил постоял в недоумении: что бы это значило? Возвращаясь в палату, он размышлял о странном поведении Терентия Федоровича. «Почему он ничего не сказал о Косте, о своем заместителе Стоичеве? Может быть, у него настроение плохое? А может быть… А может быть… звонил кто-то другой?» Эта мысль поразила Михаила, и он, передав содержание разговора, высказал ее Максиму Петровичу.
— Допустимо, — согласился Максим Петрович, — По телефону можно и грозить.
Казалось, Максима Петровича ничем нельзя удивить. Он лежал, подложив под голову руки, и мечтательно, — или Михаилу только так показалось? — смотрел в потолок.
— Человек мог разговаривать по телефону-автомату, поймать его невозможно. Какие еще есть люди: злые и глупые! — воскликнул Максим Петрович. В глазах его, почти всегда хмурых, вдруг загорелись огоньки, будто изнутри осветившие бледное лицо.
Подвигав бровями, Максим Петрович надолго замолчал.