Легенды о славном мичмане Егоркине

После прочтения и ознакомления командира с текстом телеграммы, последовало ее бурное обсуждение нашей “большой тройкой” – командиром, замом по политической части и старпомом. Командир делал “вливание” старпому, не стесняясь ни в тоне, ни в выражениях – да так что закрытая дверь его каюты не спасала от разглашения этой информации! Поэтому, об этой телеграмме услышали сразу несколько человек.

– Доигрались вы, уважаемый Борис Александрович, вместе со своим Парилкиным! – ревел командир на всю надстройку: – вот теперь вас всех за цугундер возьмут и поведут в подвалы иголки под ногти загонять! А я в этот момент буду выковыривать из своей…, м-да-а, здоровенную, неструганную морковку, которую мне засунет командующий за мою доброту к вам и приобретенную в море служебную слепоту! Только никому не говорите, но, по приходу в Противосолнечную губу нас будут ждать ревизоры, и прокуроры с машиной с решетками. Они опечатают всю документацию, а у него, у Парилкина-то, и отчета-то нет! Так что, выведут его отсюда в наручниках ненадолго – где-то лет на пять – шесть. Валерий Сергеевич, ты не знаешь, сколько теперь дают за воровство или халатность, вместе с убийством по неосторожности? А то и в Африку отдадут, а там… – командир замолчал. А что с Парилкиным было бы в Арнобии, все на корабле уже знали и так.

Старпом виновато оправдывался. Эти новости быстро разлетелись по кораблю при непосредственном участии вестовых кают-компании и других случайных свидетелей.

А я отправился искать своего друга-приятеля Петрюка. Тот, довольный, сидел в каюте и гремел костями “коши”, безжалостно обыгрывая простоватого боцмана. Ему удавалось выбросить нужную комбинацию, и соперник часто зло шипел и негодующе плевался. – Анатольевич, да за такой мухлеж в приличном обществе бьют подсвечниками!

– Я мухлюю? Да побойся Бога, все ведь на твоих глазах!

– Паша, – сказал я, – твоему начальнику, по всему выходит – абзац, его уже ищут! – и тут я выложил своим приятелям то, что случайно услышал под дверью командира. Тут Петрюк побледнел и обмяк. Ему вдруг стало не до игры! Я сказал, что, мол, ищи, давай, своего шефа, пусть он немедленно берется за отчет, вместе с тобой! Может быть, это и не вы виноваты вовсе, мало ли там всяких войск, да каждый со своей тушенкой! Да и провокация какая в полной вероятности!

Сказав это, я заторопился по своим делам. Однако, отойдя подальше, я спрятался за приоткрытую дверь душевой и стал смотреть, что будет дальше. Коренастый Петрюк резвым колобком покатился по коридору, живо спустился по трапу куда-то вниз, и оттуда тотчас послышались грохот грубо открытой двери и возбужденные крики – и его, Петрюка, и Парилкина, который слабо оправдывался, а мичман яростно нападал. Наконец, наш незадачливый помощник с заспанной физиономией, выполз из каюты и побрел на свое “рабочее место”.

Тем временем, мой приятель вернулся в каюту, я – за ним. Паша достал откуда-то из-под стола банку фруктового сока, двумя точными ударами ножа вскрыл ее, припал к отверстию в крышке и большими глотками опустошил литровую емкость наполовину. Спохватившись, предложил сок и мне.

– Извини, понимаешь, нервы! Так как ты думаешь, это серьезно?

– Серьезнее не бывает! Командир говорит, аборигены крови требуют! А ты-то, что вдруг задергался?

– Да так, вроде бы и не с чего – вот только не помню, на что я выменял черепаховый панцирь? Кофе, так вроде бы на хозяйственное мыло, орехи кола – на одеколон “Гвоздика”, брусок черного дерева – на личную “сгущенку”, а вот панцирь на что – убей, не припомню! Может, точно, на тушенку?

– Убьют – убьют, на кол вон посадят, представляешь?

– Да пошел ты со своим юмором! – обиделся Паша Петрюк: – у меня вот, аппетит даже пропал, а тебе – смешки!

– Ты бы, Паша, чем вот так мысленно дергать себя за … уши, уж лучше бы пошел и помог Парилкину, а то, как бы он волнения в транс не впал, плакал тогда весь отчет ваш, да и вы взрыдаете в суровых руках закона и прокуратуры!

Рука Петрюка сама по себе стала подбираться к увесистой гантеле, и я быстро исчез за дверью каюты. Меж тем, на море начиналось волнение – незадраенные переборочные двери ходили ходуном, грозный шум волн был хорошо слышен в коридорах на главной палубе, где-то со столов с грохотом летела посуда. Я заглянул к Парилкину – страдая от качки, которую переносил плоховато, он все же что-то подсчитывал на калькуляторе и вписывал цифры в разные таблицы, пытаясь сосредоточиться на только на своей работе. Петрюк перебирал кучу накладных, раскладывая их в какой-то системе.

– Палыч – сан, ты не выпендривайся, узнай у командира или старпома номер той партии “тушенки”, а мы бы проверили!

Я согласился и пошел к Тетушкину, с которым мы пошептались по нашим вопросам. Вернувшись, я сказал, что номер в телеграмме прошел нечетко и показал им ряд цифр, выписанных из шифровки.