– Она недаром пришла сюда нынче ночью, – тревожно шептали люди, – она мудра и обладает высшими знаниями, ей столько же лет, сколько песчинок на морском берегу. Что предвещает ее приход: добро или зло? Ведь она знает все, что должно случиться с человеком, она пишет свои пророчества на листьях деревьев и повелевает ветру отнести вещие слова тому, кому они предназначены. Может быть, она пришла сюда, чтобы предсказать императору грядущую судьбу?..
Страх, овладевший людьми, был так велик, что они были готовы пасть на землю по первому знаку сивиллы. Но старуха сидела неподвижно, как неживая, и, казалось, даже не заметила, что пришли люди. Затенив глаза рукою, она пристально вглядывалась в черную, беспросветную тьму. Но как могли что-нибудь различать ее старческие глаза, когда на расстоянии всего нескольких шагов мрак становился непроницаемым?
Тут, на вершине, люди сразу заметили, как темна была ночь; словно темные завесы спускались с небес, и взор не мог ничего различить на расстоянии протянутой руки от света факела. С удивлением заметили люди, что Тибр точно спит мертвым сном, ни разу не донеслось ропота его шумливых журчащих волн. Воздух был душный и влажный, с трудом можно было дышать; какая-то обессиливающая истома овладевала людьми, с трудом могли они двигаться, руки и ноги отказывались повиноваться, холодный пот выступал на лбу.
Каждый подумал, что в эту ночь происходит что-то необычайное, непонятное.
Но никто из друзей императора не решился сознаться, что боится. Не желая огорчать императора, они старались уверить его, что все необычное в этой ночи – добрые предзнаменования для Августа: вся природа затаила дыхание и жизнь, чтобы приветствовать нового бога! Старая сивилла, наверное, пришла для того, чтобы оказать покровительство императору, поклониться и приветствовать его.
Друзья императора не подозревали, как далека была от них в эти мгновения старая сивилла. Дух ее перенесся через необозримые моря и пустыни в далекую страну Востока. Старухе казалось, что она идет по незнакомому обширному полю. Старческие ноги ее то и дело натыкались в темноте на какие-то мягкие кочки; нагнувшись, старуха нащупала, что это были овцы: она шла через огромное стадо спящих овец.
Вдали горел огонь пастухов, и старуха направилась к догорающему костру. Пастухи мирно спят вокруг костра, тут же лежат длинные остроконечные палки, которыми они обычно защищают свои стада от хищных зверей. Немного дальше крепко спят сторожевые собаки; они не слышат, как подкрадываются к стадам небольшие звери со сверкающими глазами и острыми зубами. Это – шакалы. Но овцы не вскакивают в ужасе, зачуя их, не лают собаки, не просыпаются пастухи, – все спокойно спят… О, чудо! Шакалы не хватают добычу, они спокойно ложатся возле овец и мирно спят, как домашние ручные животные…
Напряженно смотрела старуха вдаль, она была вся поглощена тем, что видела, и не замечала того, что происходило за ее спиной. Треножный жертвенник был поставлен посередине площадки; зажглись уголья, распространяя аромат жертвенного курения. Император осторожно вынул из клетки одного из голубей; но руки императора были так слабы, что Август совершенно не мог владеть ими; без малейшего усилия голубь выскользнул из его пальцев, взмахнул крыльями и исчез в темноте.
Это был дурной знак, и все снова с затаенным страхом взглянули на сивиллу: не она ли принесла несчастье?
Люди не могли знать, что старуха была духом в далекой стране. Она все еще стояла у костра пастухов и прислушивалась к какому-то таинственному, едва слышному звону, который шел неизвестно откуда и трепетно будил мертвую тишину ночи. Долго не могла старуха разобрать, откуда этот звон, наконец, различила, что звуки несутся с небес. Она подняла голову и увидела лучезарных ангелов в белоснежных одеждах: они скользили по воздуху, наполняя все пространство от земли до небес, и словно искали кого-то.
Сивилла внимала нежному песнопению ангелов и не видела, что Август снова готовился к жертвоприношению. Император умыл руки, велел очистить жертвенника и подать второго голубя. Но, несмотря на все предосторожности, Август снова не смог удержать маленькой птички, голубь выскользнул из рук, взвился над головой императора и скрылся во мраке.
Ужас охватил императора и всех присутствовавших; они упали на колени и стали громко молиться, чтобы боги отвратили свой гнев, не посылали бедствий и несчастий.
Но старая сивилла не видела и этого. Она всецело была поглощена дивным пением ангелов, которое звучало все громче и торжественнее и стало таким могучим, что разбудило пастухов. Они с удивлением приподнимались, опершись на локти, прислушивались и, наконец, замечали светящиеся сонмы ангелов, которые летали в поднебесье длинными вереницами, как стаи перелетных птиц. У одних из ангелов были в руках лютни и гусли, у других – цитры и арфы; вместе с чудесной музыкой сливалось ликующее пение ангелов, веселое и звонкое, как смех ребенка, беззаботное и радостное, как песня жаворонка, сладкозвучное и нежное, как трель соловья.