Через час в Могилев вошли эшелоны Крыленко. Революционные солдаты и матросы, высыпав из вагонов и построившись в колонны, под гулкие звуки привезенного с собой духового оркестра направились в расположение Ставки. Опережая их, туда же на грузовике, услужливо предоставленном местным комитетом, направилась особая группа матросов, имевшая задачу арестовать Духонина и чинов его штаба. Однако осуществить этот план им не удалось.
Николай Николаевич решил не оставаться в пустом здании Ставки, где он мог стать легкой жертвой солдатского самосуда. Переодевшись в гражданское платье, он приехал на станцию и сам явился к коменданту поезда большевистского главковерха бывшему матросу Гвардейского экипажа Приходько. Тот, явно не готовый к такой встрече, растерялся и пригласил Духонина в вагон, где предложил подождать Крыленко, отъехавшего в город.
Прошло около получаса. Весть о том, что Духонин находится в вагоне Крыленко, непонятным образом распространилась среди солдаты матросов, находившихся на вокзале. Вскоре у вагона начала собираться толпа вооруженных людей, многие из которых уже успели посетить кладовые станционного буфета. Никакого руководства над ними не было, все настойчивее они требовали, чтобы генерал вышел из вагона и «предстал перед революционным народом». И только появление Крыленко на некоторое время охладило их пыл.
Николай Николаевич представился «красному» главковерху.
– Я готов передать вам оперативные документы и письменный доклад о положении дел на фронтах в любое удобное для вас время, но прежде всего хочу, как русский человек другому русскому человеку, высказать некоторые соображения относительно ряда политических вопросов… – начал было он, но осекся, видя, что Крыленко его не слушает.
У вагона вновь собралась толпа, причем значительно больших размеров, чем в первый раз. Особенно много в ней было матросов, преимущественно выпивших и агрессивных. Некоторым из них удалось, оттеснив часового, проникнуть в вагон. Крыленко попытался лично их остановить, но был бесцеремонно отброшен в сторону и прижат к стене. Ситуация полностью вышла из-под контроля.
Духонин, наблюдавший за происходящим, понял, что дальше отсиживаться в вагоне бессмысленно. Он решился на последний, крайне рискованный шаг – попытаться лично успокоить толпу. Николай Николаевич застегнул пальто на все пуговицы, пригладил волосы и направился к выходу со словами: «Пропустите, я генерал Духонин».
Появление генерала в тамбуре было столь неожиданным для столпившихся там матросов, что они расступились и пропустили его к двери. Николай Николаевич встал на верхнюю ступеньку вагона, поднял руку и хриплым от волнения, но достаточно громким голосом объявил:
– Вы хотели видеть генерала Духонина, я перед вами. Я пришел сюда сам, чтобы…
Продолжить речь ему не довелось. Кто-то из находившихся в тамбуре матросов ударом штыка в спину сбросил оратора вниз, под ноги толпе, которая набросилась на него со свирепостью голодной волчьей стаи.
Одни пинали еще живое тело ногами, другие в это время стаскивали с него сапоги и верхнюю одежду. В руках наиболее ловких оказались бумажник и золотые часы…
К утру 21 ноября обстановка в Могилеве несколько нормализовалась. Крыленко удалось силами послушных ему подразделений навести порядок и организовать охрану важнейших объектов в городе и в самой Ставке. По его приказу тело Н. Н. Духонина было перенесено в здание вокзала, немного приведено в порядок и уложено в гроб. Утром следующего гроб под охраной был доставлен на вокзал и направлен для погребения в Киев.
Быховское «сидение»
Корнилов и другие генералы, которые во время октябрьских событий находились под стражей в Быхове, явно не понимали происходивших в стране грандиозных перемен, но они вполне справедливо считали, что всякая очередная смена власти во время войны чревата для страны и армии новыми большими потрясениями. Также они крайне негативно относились к лидерам большевиков и прежде всего к В. И. Ленину, которого считали германским шпионом и организатором солдатских волнений летом 1917 года. Поэтому не удивительно, что быховские узники приняли решение изменить ситуацию в стране путем применения вооруженной силы. Эту силу он видел в создании нов ой добровольческой белой армии, местом формирования которой определялась Область войска Донского. По вопросам организации сопротивления большевикам Корнилов, несмотря на нахождение под арестом, непрерывно переписывался с генералом М. В. Алексеевым и донским атаманом А. М. Калединым, принимал связных от повсеместно возникавших различных монархических и офицерских организаций.
Наружную охрану несла полурота георгиевцев (50 человек) – весьма подверженная влиянию советов; внутреннюю – текинцы, преданные Корнилову. Между ними существовала большая рознь, и текинцы часто ломанным языком говорили георгиевцам:
– Вы – керенские, мы – корниловские. Мы вас резать будем.
Но так как в гарнизоне текинцев было значительно больше, то георгиевцы несли службу исправно и вели себя достаточно корректно.