Легендарный барон

Какие-то монголы, якобы, привезли сообщение об убийстве генерала самими унгерновцами. Вероятно, в связи с этим обстоятельством и в бароновских полках 18 августа тревожные симптомы настолько усилились, что многие из офицеров не могли не почувствовать это нарастание опасных настроений. Татары-пулеметчики, например, предупредили своего командира, что кто-то подал в полках идею перебить всех офицеров и уходить на Дальний Восток: «Но ты, г. капитан, не бойся, мы спрячем тебя и не выдадим», — говорили татары. Так оно или нет, но, во всяком случае, нижние чины достаточно определенно показали во многих сотнях свое отрицательное отношение к урянхайским планам барона.

Иными словами, в бригаде барона Унгерна к вечеру 18 августа сложились типичная для гражданской войны картина разложения воинской части. Дальше же должен был последовать неизбежный взрыв…

Три палатки бароновской ставки были разбиты в полугоре, шагах в двухстах на запад от монгольского дивизиона. Около 12 часов ночи в палатку начальника штаба дивизии полковника Островского вошел начальник объединенных пулеметных команд полковник Евфаритский. Он осветил дремавшего начальника штаба электрическим фонарем и заявил: «Полковник, Вы арестованы. Одевайтесь немедленно и идите в пулеметные команды!» Евфаритский затем приказал вестовому начальника штаба поседлать лошадей, вести их за полковником, и утонул в ночи.

Островский быстро натянул сапоги — больше-то ведь одевать было нечего — и направился к лагерю полков. Его сопровождали вооруженные карабинами татары-пулеметчики. Минут через десять полковник Островский услыхал револьверные выстрелы в той стороне, где стояли палатки барона. Прошло еще несколько минут — вспыхнула беспорядочная ружейная стрельба. Кто и в каком направлении стрелял, установить было невозможно, но казалось, что пули летели в сторону монгольского лагеря и ставки барона. То стихая, то вновь разгораясь, стрельба длилась не менее четверти часа.

В лагере в это время происходила суматоха. Спешно седлались, запрягали обозных лошадей. Откуда-то раздался крик: «Вытягивайся по дороге назад!» Некоторые части пошли, но большинство чинов отряда оставалось еще на местах своих лагерных стоянок. Когда же издали донесся знакомый, очень высокий и резкий фальцет, произведший на многих мгновенное отрезвляющее действие, стрельба прекратилась. Все замерли; каждый в тот момент подумал в магическом зачаровании: «Барон, вот пойдет-то расправа!..» Таково именно было первое впечатление от неожиданного появления барона Унгерна.

Он громко звал к себе: «Очиров, Очиров! Дмитриев! Марков!» Но никто не отозвался: одни из старших чинов попрятались, а иные убежали. Унгерн скакал вдоль лагеря на своей прекрасной серой кобылице. Возле артиллерийского дивизиона он заметил полковника Дмитриева и осадил лошадь. «Ты куда собрался бежать? Испугался того, что несколько дураков обстреляло мою палатку? Поворачивай назад! Не в Маньчжурию ли тебе захотелось?» — и пушки, вытянувшиеся было на дорогу, послушно стали загибать в сторону своей последней бивачной стоянки.

Барон поскакал дальше. «Евфаритский! Марков!», — кричал он, проезжая мимо пулеметчиков, по направлению к 4-му полку. Но ни тот, ни другой не откликнулись. «Бурдуковский, ко мне! Бурдуковский! Бурдуковский!» — пронзительно призывал барон своего верного телохранителя и последнюю опору. Этот не в меру ретивый исполнитель суровой воли Унгерна только что крепко взят был в шашки несколькими налетевшими на него всадниками и разрублен на части за тот короткий промежуток времени, пока падал с коня на землю. Одновременно с Бурдуковским погибли личный ординарец прапорщик Перлин, вахмистр ординарческой команды Бушмакин и капитан Белов. Если Бурдуковский и С. поплатились за свое усердие в исполнении смертных приговоров, то убийство Белова не может быть оправдано никакими доводами. Белов, державшийся с большим достоинством, боевой офицер, командовал японской сотней 3-го полка. Он виновен лишь в том, что к нему, как образцовому офицеру, барон начал за последнее время посылать офицеров на исправление.

Возле пулеметных команд навстречу барону выскочил Макеев и сделал по нему выстрел из нагана. Не обратив на это внимания, барон поскакал дальше, к голове колонны, но, встреченный огнем стрелявших с колена пяти-шести пулеметчиков, был вынужден круто повернуть лошадь в сторону сопок. За ним поскакало несколько всадников — вероятно, полковник Евфаритский, сотник Седловский, капитан Сементовский, один из прапорщиков артиллерийского дивизиона и, может быть, капитан Штанько (никто из них не вернулся).

Выстрелы, сделанные по Унгерну, всколыхнули лагерь: разгорелась двухсторонняя перестрелка. Стреляли и по монголам, и со стороны монгольского бивака. Командир монгольского отряда, хорунжий Шеломенцев впоследствии объяснил, что он лишь отвечал на огонь, полагая, что произошло нападение красных партизан. Через 15–20 минут поручик Виноградов открыл артиллерийский огонь по монгольскому лагерю. Теперь, когда заговорили пушки, ружейная перестрелка стала утихать.