Легендарный барон

В 1919 г. Китай уже начал вводить свои войска в Халху, а в первой четверти следующего года занял всю страну своими гарнизонами. В качестве предлога, якобы вызвавшего такой шаг, Китай формально выставил опасность для него со стороны так называемого «Правительства Великой Монголии», которое образовано было в 1919 г. на ст. Даурия известным монгольским деятелем Нэйсэ-гэгэном.

Действия Китайского правительства не вызывали протеста со стороны посланника в Пекине князя Кудряшева, тогда не совсем еще безгласного; ничего не возразил также и ургинский консул г. Орлов, потому что названные дипломатические агенты сами вели широкую компанию в китайских и иностранных кругах за немедленное занятие Халхи китайцами из опасения, что в противном случае туда проникнут большевики.

Первым шагом Китайского правительства после внедрения в страну и накопления достаточных сил была ликвидация автономии Внешней Монголии. Представитель Китайского правительства, уже известный нам Чэнь И, мягкими по началу мерами и сохранением всех родовых привилегий за светской и духовной аристократией обеспечил некоторое сочувствие к своей политике со стороны крупных монгольских феодалов. Управление Внешней Монголией, созданное Чэнь И, сохранило призрак автономности, будучи поручено выбранному князьями из своей среды должностному лицу — сайту, а также монгольским министрам и двум законодательным палатам. Вместе с тем, Чэнь И подтвердил, что им признаются в силе все законы, изданные Богдо-гэгэном после 1911 г.

Особым декретом китайского правительства, по представлению Чэнь И, за Богдо сохранен титул «хагана», то есть царя и, кроме того, даны два новых и весьма красочных титула «Наставника президента Соединенного государства» и «Владыки желтой религии северной Внешней Монголии». На личные расходы Богдо-гэгэна и его жены Эхэ-дагини Китайское правительство обязалось отпускать ежегодно по 30000 серебряных лан на каждого.

Но для монгольского населения созданное Чэнь И «Положение об управлении Внешней Монголией» оказалось чрезвычайно тяжелым, так как оно восстанавливало аннулированные в 1911 г. старые долги китайским фирмам, заключенные на основе кабальной круговой поруки. К долгу присчитаны проценты, наросшие с 1911 г. и, таким образом, оказалось, что все халхинские кочевники попали в жесточайшую кабальную неволю, от которой они успели уже поотвыкнуть за время русского протектората.

Одновременно, но по совершенно иным мотивам, и центральное правительство проявляло нетерпеливое неудовольствие установленными Чэнь И порядками. «Положение» было признано слишком мягким, не отвечающим принципам китайской великой державности. В Халху послано было пособие карательной экспедиции, возглавленной видным аньфуистом генералом Сюй Шучжэном, известным в просторечии под именем «маленького Сюя». По прибытии в Ургу грозный Сюй арестовал незадачливого Чэнь И и отправил для суда в Китай. Схвачены также были все министры — монголы и брошены в тюрьму без суда и следствия. По отношению к самому Богдо-гэгэну Сюй первоначально не осмелился на откровенно репрессивные меры, ограничившись предъявлением ему требования о безграничном подчинении Китаю.

С подобными же требованием генерал Сюй обратился и к монгольским законодательным палатам. Верхняя палата, более аристократичная по составу, проявила быструю уступчивость и даже склоняла Нижнюю палату к безоговорочному подчинению требованиям Сюя. Но последняя упорно защищала свою точку зрения, настаивая на автономности Монголии. Видя неуступчивость Нижней палаты и колебания Богдо, генерал Сюй решительными «заплечными» средствами вынудил арестованных министров подписать петицию на имя китайского правительства об отмене автономии Монголии, а затем окружил солдатами дворец самого Богдо и заставил его дать формальное согласие на вышеуказанную петицию министров. Богдо-гэгэн с того времени оставлен был под охраной 50 китайских солдат. В виде, вероятно, слабого утешения за потерю власти и свободы он награжден был еще одним титулом «Блюстителя благополучия».

Что же касается «маленького Сюя», то он остался в Урге в должности комиссара Северо-западной окраины Китая. Отсюда видно, что китайские революционные деятели предприняли попытку искоренить впредь даже самое название страны — Монголия.

В дополнение к бездне испытаний, выпавших на долю, поистине, многострадальной Монголии, генерал Сюй царапнул монгольские национальные чувства пышным обрядом перенесения из Пекина в Ургу портрета президента Китайской республики, символизировавшим потерю автономии и возвращение к порядкам до 1911 г. Нетрудно представить беспомощное положение номада, обитающего в таких отдаленных от центра местах, откуда «хоть три года скачи, все равно никуда не доскачешь». Да и кому он мог принести жалобу на бесцеремонное хозяйничанье китайских администраторов всех рангов, на жестокое выколачивание китайскими фирмами долгов, а также на насилия и грабежи, творимые солдатами.