Легенда о гетмане. Том II

— Гетман, чего ты добиваешься? — прямо спросил Ислам Гирей в конце беседы. — Ты завтра и без меня можешь одержать победу, пленить или даже убить короля. Но у кого ты тогда будешь искать защиту казацких прав и привилегий? Кто с тобой станет после этого вступать в переговоры, если ты поднимешь руку на венценосную особу, своего монарха, которому ты принес клятву верности? Одно дело взять в плен Потоцкого или Калиновского, другое дело посягнуть на короля Речи Посполитой. Кто после этого поверит в твои благие намерения? В глазах всех сопредельных государей ты будешь выглядеть бунтовщиком и мятежником.

Видя, что Хмельницкий медлит с ответом, хан с заметным раздражением продолжал:

— Ты, гетман, вышел из Сечи и развязал эту войну, чтобы добиться казацкого реестра в жалких двенадцать тысяч. Ведь именно таким было твое требование к сенату даже после Желтых Вод и Корсуня. Мое слово порукой, что король завтра же согласится на реестр в сорок тысяч. Ты хотел, чтобы на Украйне не преследовалась ваша вера. Обещаю, король даст согласие и на это. Ты настаивал на возвращении казацких привилегий, — король возвратит вам их. Хочешь автономию для казаков? И с этим король согласится. Что еще ты хочешь? Пусть Чигирин будет гетманской ставкой? Считай вопрос решенным. Завтра же сами ляхи преподнесут нам мир на тех условиях, которые мы им поставим. Так зачем же зря проливать кровь наших воинов?

— Но я не могу с наступлением утра не начинать сражение, — неуверенно ответил Хмельницкий, — меня не поймут мои же люди. Что я скажу полковникам и старшине?

— Якши[14], -кивнул хан, — да будет так. Начинай битву, но, если до полудня победа не будет достигнута, в твоих же интересах, — в голосе Ислам Гирея явственно прозвучала угроза, — остановить ее вовремя.

Глава третья. «Згода!» [15]

Закрывшись у себя в шатре, Хмельницкий так и не ложился спать. Дежурившие у входа джуры слышали тяжелые шаги гетмана, глухие проклятия, отрывочные фразы:

— Измена! Предательство! Клятые ляхи!

Однако постепенно ясность мысли стала возвращаться к нему и, приведя усилием воли свои чувства в порядок, Богдан успокоился и стал трезво осмысливать слова хана. В самом деле, что дает ему пленение короля? По условиям их соглашения с Ислам Гиреем все пленные достаются татарам, следовательно, Ян Казимир будет передан ему и вскоре отпущен за выкуп. Лучше от этого ни к Хмельницкому, ни к Войску Запорожскому он относиться не станет. С пленным королем обсуждать условия мира нельзя, а, когда хан его отпустит, согласится ли тот вообще вести переговоры? Если же, не дай Бог, Ян Казимир погибнет в сражении, в его смерти все станут винить запорожского гетмана. Ни шведский король, ни турецкий султан, ни, тем более, московский царь не поверят после этого в его благие намерения. Одно дело восстать против панского гнета и своеволия магнатов, защищая свои нарушенные права, совсем другое — поднять руку на венценосную особу, тем более, своего же короля, которому ты принес клятву верности. «Да, с одной стороны все это так, — мысленно соглашался гетман с аргументами хана, — но в случае победы никакие переговоры не понадобятся. Дальше все просто — триумфальный марш на Варшаву и условия мира я буду диктовать из королевского дворца!» На мгновение Хмельницкий представил, как сейм[16] и сенат под его диктовку предоставляют Войску Запорожскому автономию на правах княжества по типу Пруссии, что фактически означает полную независимость или, на худой конец, конфедерацию. Все паны и жиды изгоняются из казацкой территории и на ней вводится гетманское управление. «Стоп! — внезапно опомнился гетман. — А, если Ян Казимир переманит на свою сторону татар? Не случайно же хан настаивал на заключении мира? А у него с собой шестидесятитысячная орда». В тревожных раздумьях гетман не сомкнул глаз до самого рассвета и лишь, когда забрезжило утро, забылся коротким тяжелым сном.

С первыми лучами солнца казаки и татары с трех сторон начали атаку на польские позиции. Хмельницкий, сидя на буланом коне в окружении старшины, наблюдал за ходом битвы с той стороны Гнезны. Хан со своими мурзами находился в задней линии татарского войска.

Пока татарская и казацкая конница пыталась разорвать центр и правый фланг поляков, брацлавский полковник Данила Нечай во главе десятитысячного отряда казаков, в пешем строю стремительно атаковал польский обоз, находившийся на левом фланге. Жестокая битва завязалась по всему фронту. Чтобы под огонь пушек, которые были установлены на церкви, не попали свои, Хмельницкий приказал их убрать и, разместив на берегу Гнезны, вести отсюда стрельбу по польским укреплениям. Казаки и татары в яростном броске сошлись грудь грудью с первой линией польских жолнеров. Завязалась рукопашная схватка, страшная и свирепая, когда противники сражаются одним холодным оружием, а порой и голыми руками, так как перезаряжать ружья нет времени.