Ледовый десант

— Знаю. Он был начальником штаба отряда пограничных войск округа. Знакома и с его женой.

— А я с Шаблием дружу еще с юности. И в войну встречался… Вот так, Маргарита Григорьевна. Ваш командир дивизии — это я, — Сильченко улыбнулся.

— Знакома и с его женой, — повторила растерянно Тулина. В глазах ее застыло удивление. — Все-таки мир тесен…

— Это потому, что вот уже год, как мы находимся на одном и том же южном крыле немецко-советского фронта: Харьков, Сталинград, Курская дуга, теперь Днепр, Киев, Украина…

Попрощавшись с Тулиной, Сильченко пошел дальше по траншее. Остановился на артиллерийской позиции капитана Петра Зарубы.

— Как настроение?

— Держимся! — ответил Заруба.

— А что скажет солдат? — обратился Сильченко к бойцу с перебинтованным плечом.

— Нормально, товарищ полковник. Вот только на плацдарме сквозняков много. Снаряды проносятся со свистом, создают ветер. Бомбы свистят, воют. Еще и свинцовые ливни из крупнокалиберных пулеметов нас поливают, — ответил красноармеец, глядя прищуренными глазами на комдива.

— Дыши носом и не простудишься! — пошутил и Сильченко.

— Так и делаем: дышим через нос, хоть и рты раскрываем при каждом выстреле из гаубицы, как сомы на берегу.

— Вижу, что настроение у вас соответствует обстановке. Как фамилия?

— Стоколос Андрей.

— Андрей Стоколос? — переспросил Сильченко. — Сын генерала Шаблия?

— Так точно, Федор Федосеевич! Узнал вас сразу. А вы меня не узнали.

— Я же видел тебя пять лет тому назад. А что это за отметины? — кивнул Сильченко на исцарапанную шею Андрея.

— Это он с немцами целовался, — весело сказал кто-то из артиллеристов.

— Надо же такому случиться, — потупил голубые глаза Андрей. — Ночью брали блиндаж. Один кабан, на Геринга похожий, навалился на меня, вцепился пятерней в горло. Еще бы мгновение, и раздавил бы, как лягушонка. Хорошо, что старшина Колотуха рукояткой кинжала стукнул его по голове.

Сильченко бросил взгляд на сапоги Стоколоса, перевязанные парашютной стропой, усмехнулся.

— Сапоги привязал, чтобы на тот берег не убежали?

— Так точно! На всякий случай. Привычка. Когда обувка привязана к ногам, спокойнее. И в грязи не останется, и в воздухе не слетит с ног. И когда приходится драпать, кирзачи на ногах.

Сильченко почувствовал в этих словах не шутку, а иронию. Андрей вдруг помрачнел, его широкие черные брови сошлись на переносице.

Федор Федосеевич заметил это.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил он настороженно.

— В доте лежит мой раненый друг Ваня Оленев…

— У тебя, кажется, специальность радиста? — Сильченко вспомнил давний разговор с генералом Шаблием, который рассказывал ему о своем названом сыне Андрее.

— Так точно! Он высококлассный радист, — вмешался в разговор командир артиллеристов Петр Заруба.

— Мой радист убит, поэтому я временно возьму к себе Стоколоса. Заодно и друга своего, пограничника, проведает. Я уже здесь слышал о нем, — Сильченко помолчал, о чем-то раздумывая. — Ну что, капитан, страшны «пантеры» и «тигры»?

— Пока на нас бросались в основном хищники среднего типа — «пантеры». «Тигров» фашисты меньше посылают. И пехота, и мы выдерживаем эти дуэли, — ответил Заруба.

— А почему бы немцам не кинуть на плацдарм сотню танков? — вдруг спросил Сильченко.

Капитан Заруба пожал плечами.

— Наверно, нет у них здесь столько танков. Не ждали нас под Зарубенцами, Григорьевкой, Малым Букрином…

— Следовательно, — прервал Зарубу Сильченко, — наше командование должно немедленно сбросить за букринским изгибом реки одну, а то и две воздушно-десантные бригады?

— В этом есть резон, товарищ полковник! А еще мало танков у немцев потому, что им негде здесь развернуться в боевые порядки. Идут к Днепру, как гуси, табуном.

— Да, рельеф тут почти горный, — согласился Сильченко.

— В далекую геологическую эпоху эта местность разламывалась, трескалась. И теперь ранней весной воды делают свое дело: углубляют и расширяют овраги, разломы. Потому-то немецкие танки идут кучно, будто клином. Однако это не тот гудериановский «клин». Танки здесь могут двигаться только по дорогам и рядом с ними. Сравнительно узкий сектор обстрела нам на руку. Хватило бы только у нас снарядов…

— Танки!..

— «Тигры»!.. — раздались вдруг тревожные голоса.

Сильченко вздохнул.

— Ну вот вам и «тигры», по которым вы так соскучились…

3

Андрей Стоколос вошел в дот, в котором находились тяжелораненые.

Вдоль стен на полу, застеленном соломой, ржаной сторновкой, принесенными из села Зарубенцы, лежали солдаты с забинтованными головами, руками, ногами. Стон, крики. За стенами дота — жара. Душно и здесь. За ранеными ухаживали сгорбленные бойцы, которым было уже за пятьдесят.

Иван Оленев лежал возле амбразуры, освобожденной от крупнокалиберного пулемета. В амбразуру врывался ветер с Днепра, но Иван все равно задыхался. Лицо его было обескровленным, нос заострился. Глаза тоскливые, без огоньков, которые всегда вспыхивали во время встречи с друзьями.

«Может, сейчас его глаза просто кажутся погасшими, потому что в доте полумрак?» — подумал Андрей, садясь на солому рядом с Оленевым.