Ледовый десант

— Получайте!..

— Захлебывайтесь нашим свинцом!.. — подбадривали они сами себя криками.

Оставшиеся невредимыми два танка продолжали двигаться в глубь обороны.

В схватку с ними вступили артиллеристы.

Бывший матрос-севастополец наводчик Василий Волков, услышав команду командира орудия: «Прицел — семнадцать!» — привычно ответил:

— Готово!

— Огонь! — рубанул воздух рукой командир.

Раздался выстрел.

— Мерку сняли точно! — похвалился возбужденный Волков. — Горит «пантера»!

Заряжающий снова загнал бронебойно-зажигательный снаряд в казенник, и Волков поймал в перекрестье прицела последний танк.

Грохнул выстрел.

Еще один.

— Опять мимо.

Но третьим снарядом Волков все-таки поджег «пантеру».

— Все! Хватит мерки снимать! — крикнул весело командир орудия.

Вспотевшие, закопченные артиллеристы стали перекатывать пушку на другое место, чтобы ударить прямой наводкой по дзотам гитлеровцев на высоте.

— Эй, сухопутный матрос! Из твоего носа что-то капает! — поддел заряжающий наводчика.

— Это морские слезы радости! — ответил Волков, толкая орудие. — Если не веришь, попробуй на вкус!

— Вот здесь небольшой холм. Возле него и будет наша позиция! — остановил артиллеристов командир и начал разглядывать в бинокль огневые точки фашистов на высоте. — Приготовить бронебойно-зажигательные! По дзоту!.. Прицел — шестнадцать…

Пока артиллеристы и минометчики меняли позиции, пехотинцы старшины Колотухи косили вражеских автоматчиков, которые надеялись ворваться в окопы под прикрытием брони «пантер». Но танки, не встретив сопротивления в предполагаемом секторе, не останавливаясь, пошли дальше. Автоматчики отстали от них.

План атаки немцев нарушился.

Теперь в дыму и пыли автоматчики ничего не видели и толком не могли понять, откуда по ним стреляют, где находятся окопы русских. Они растерялись. Одни остановились, другие продолжали бежать вперед. Третьи повернули назад.

Максим Колотуха хотел было уже подать команду: «Рота! В атаку!» — но вдруг послышались тревожные крики:

— Самолеты!..

— Воздух!..

Максим запрокинул голову. Со стороны немцев летело девять «юнкерсов». Через минуту-две они будут над головами.

Неподалеку Колотуха увидел скуластое, испачканное в земле и копоти лицо ефрейтора Терентия Живицы. Крикнул:

— Живица! Ко мне-е!

Другой раз Терентий еще подумал бы: идти сразу же к этому самозваному ротному или подождать? Своим «Ко мне-е!» Колотуха еще в мирное время так надоел ему! Но сейчас шел бой за Днепр, тяжелый бой, и жизнь каждого из них висела на волоске.

По траншее, вбирая голову в плечи, Живица подбежал к старшине.

— Как только самолеты окажутся над нами, сразу же в атаку! — приказал ему Колотуха и, немного помолчав, добавил: — Я побаиваюсь за новичков. Их у тебя человек двадцать. Обрати внимание на них. Поведи за собой. Дорога каждая секунда!

— Есть! — козырнул Терентий.

Вернувшись к своим бойцам, он крикнул:

— Слушай мою команду! Приготовиться к атаке!

Терентий почувствовал, что нет у него командирского голоса. С сожалением подумал: «Одолжить бы горло у Колотухи!..»

— Самолеты же летят!..

— Сейчас бомбить станут!.. — зашумели партизаны.

— Самолеты врага — наше прикрытие! Все страхи вон из своих душ! Приготовиться!..

Живица окинул придирчивым взглядом новичков. С ними он познакомился лишь вчера на том берегу, когда партизаны встретились с красноармейцами. Еще тогда ему стало как-то не по себе оттого, что в регулярной армии появились бойцы, одетые не по форме: в пиджаках, в которых еще до войны ходили на работу, в кепках с пуговкой, в рубахах с отложным воротничком, в косоворотках.

Что он знает о них? О Сашке Вывозенко, Дмитре Лопуцком или Иване Мащенко? Всем им где-то по восемнадцать. Глаза у Вывозенко серые, глубокие, словно напуганные. Вывозенко еще на той стороне сказал: «Мне бы поучиться в училище. Девять классов закончил!..» Может, потому он робко и озирается сейчас вокруг, что думает не о предстоящей атаке, а об училище? А Лопуцкий ничего не говорил ни на том берегу, ни здесь, на плацдарме. Но губы у него искусаны, лицо бледное. Мащенко жмется к стенке окопа, испуганно шепчет: «Нам тут, хлопцы, и пальцем не шевельнуть! Ведь это же укусить не грушку, а Марушку!..»

К этим новобранцам у Терентия Живицы сочувствие. И сам он когда-то был таким. Ничего, обрастут перьями, если останутся живыми.

А вот к учителю Ивану Гавриленко и Даниле Мостовому, «наследственному гречкосею», как он говорит о себе, затаилось в душе какое-то недоверие — слишком умными хотят выглядеть, не скрывают, сожалеют, что попали на Днепровский плацдарм из родного дома «без пересадки».

Самолеты подлетели к окопам.

Рота пошла в атаку.

Колотуха был уверен, что время для атаки выбрано удачно — гитлеровцы на высоте сейчас не ждут их.

Артиллеристы и минометчики прекратили огонь, чтобы не накрыть снарядами и минами своих. Начали снова менять позиции. Их гимнастерки хоть выкручивай, из-под низко надвинутых на лоб касок блестят лишь белки глаз и зубы.

— Взвод, за мной! — поднял руку Терентий Живица.