Ледовый десант

— Не надо бросать такие оскорбительные слова, — покачал осуждающе головой Павел Адольфович. — Вы же грамотные люди и хорошо знаете, что подобные показания немцы могут напечатать от имени любого из нас. Вы прочитали хоть что-нибудь про невидимые мины, которыми партизаны подрывают эшелоны, слава о которых дошла и до нашего «каменного мешка»? О тактике отрядов и численности партизан прочитали?..

— А ведь верно. Это — провокация…

— Мы верим тебе, Русанов!

— Вот это другой разговор, — улыбнулся Колеса. — А чтобы капитан не сомневался в нашем к нему уважении и сочувствии, давайте изберем его старостой камеры «Восемьдесят». Кто «за»?

Почти все узники подняли руки.

— Итак, капитан Русанов староста нашей камеры, — подвел итог голосования Колеса. — Уверен, что с его кандидатурой согласится и комендант, ведь наш капитан, благодаря власовской «Заре», стал теперь известной личностью! — с горечью в голосе сказал Павел Адольфович. — Что молчишь, Саша?

— Говори, Русанов!

— Нечего тебе сердиться на нас!

Услышав шум, в камеру вбежали вахтманы.

— Что случилось?

— Почему кричите?

— Старосту переизбрали!

— Теперь староста — капитан Русанов!

Вахтманы переглянулись. Русанова они хорошо знали и даже немного побаивались. Не раз видели, как цацкалось с ним начальство, приглашало иногда и на рюмку коньяка. Теперь же о нем написали еще и в газете.

— Пусть будет так. Но чтоб был порядок! — сказал старший вахтман, выходя из камеры.

— Что молчишь, Саша? — снова обратился Павел Адольфович к Русанову, когда в камере воцарилась тишина.

— А что говорить? Их «Заря» — только начало. Это я понял, когда разговаривал с Мюллером. Показывали даже газету «Правду».

— «Правду»? — удивился Колеса.

— Жулики! Фальшивомонетчики! Эта газета сработана в гестапо. Я сразу понял и по номеру газеты, и по тому, что наши никогда не печатают, что какой-то там капитан сдался немцам в плен. Видно, такую «Правду» они подсовывали не одному нашему пленному офицеру.

— Верно, — шепотом сказал Павел Адольфович. — Ты генерал-лейтенанта Карбышева знал?

— Слышал о нем много хорошего по ту сторону фронта. Генерал Карбышев был учителем полковника Старинова, рецензировал его первую статью о минах. Знаю, что Карбышев теперь в плену.

— Так вот… В нашей камере есть несколько товарищей, которые были с Дмитрием Михайловичем в лагерях в Замостье, Хаммельбурге. Немцы там распространили листовку, в ней писалось: «Генерал-лейтенант Дмитрий Карбышев перешел на службу Германии. Ваше дело проиграно. Русские, сдавайтесь, потому что лучшие ваши люди перешли к нам. Сдавайтесь…»

Русанов горько усмехнулся:

— Значит, и я среди лучших русских людей? Ведь немцы такое напечатали и про меня. Но когда-нибудь все это обернется против них самих.

— Дмитрий Михайлович Карбышев говорил пленным, чтобы они не поддавались на провокации врага, были стойкими, что наша армия обязательно разгромит Гитлера. Эта твердая убежденность, эти слова хорошо подбадривали робкие души некоторых наших товарищей.

— Настоящий человек всегда останется настоящим человеком в любых обстоятельствах. Таков и наш Карбышев, — кивнул Русанов.

— Верно, Саша. А знаешь, что Карбышев ответил немцам? «Советские генералы совестью не торгуют. Придется умереть — умру как солдат. Я — коммунист!..»

— Это всем сердцем сказано, — задумчиво произнес Русанов и вдруг оживился: — Если кто-нибудь из вас выживет, дождется своих, прошу, умоляю: передайте моей матери, генералу Строкачу, что я не изменил Родине!

— Сообщим, если…

— …если выживем, — добавил узник Кондратьев и, схватившись руками за грудь, закашлялся.

— У Кондратьева туберкулез. В этой камере, похожей на могильную яму, ему долго не протянуть, — шепотом произнес Павел Адольфович. — Да и вообще из этого проклятого Лютцена только две дороги — одна к немцам на службу, другая — в гроб. Третьей пока что здесь не знают.

— Что же делать? Как быть? — спросил Русанов.

— Когда я лежал в могилевском госпитале, то слышал рассказы про одного донского казака. Он был в плену. Ему тоже предложили служить у немцев. Он согласился. Ему дали отряд, набранный из военнопленных. Немцы добавили к этим казакам еще и своих и послали против белорусских партизан…

— И это отребье уничтожало партизан? — не выдержал Русанов.

— Нет, Саша. Это были не подонки. Они перебили всех немцев, предателей судили военно-полевым судом и расстреляли, а потом начали громить фашистов как партизаны. Этот отряд стал грозой для немцев. Как видишь, есть и такой выход. От тебя ни Мюллер, ни Власов пока что не отступятся. Вот и поступи, как тот донской казак. Помирись с Сахаровым и Власовым, а потом ударь немцам в спину, чтоб аж загудело!

— А как же с совестью, Павел Адольфович?

— Ты же сам сказал: «Настоящий человек всегда останется настоящим человеком».

— Давайте, — протянул руку Русанов.

— Что? — удивился Колеса.

— Комсомольский билет Пустельникова.

— А-а! Сейчас…

— У него серьезная рана?

— Да. Но парень мучается не так от раны, как от мысли, что, когда она затянется, за него возьмется майор Сахаров. Башковитый парнишка.

— А ваша рана?