Ледовый десант

— Сколько же тебе лет? Только правду говори. А то я по твоим глазам вижу, что ты меня обманываешь. Ведь мама не пускала тебя. И сейчас, наверное, плачет.

— Восемнадцать… Без десяти месяцев.

— А почему не семнадцать и два месяца? — засмеялся Майборский. — Конечно, семнадцать — не восемнадцать для девушки во время войны. Не надо, Зина. Обойдемся без тебя в боях. Сей хлеб, трудись на свекольной плантации, своей работой ты и поможешь нам.

Переодевшись в сухое, к комбригу и Зине подошел капитан Тернистый.

— Наверное, просилась в армию? — спросил он Зину. — Приехала к нам с вещами…

Зине хотелось сказать: «Ну что пристал ко мне с этим вопросом? Ишь как испугался! Глаза беспокойные…»

— Смотрите, уже четыре… Шесть… Двадцатый танк вышел на тот берег. Ой, здорово! — в восторге воскликнула она, так и не ответив Гнату. Подумала: «Хотя бы заговорил полковник. Что же он молчит как рыба…»

— Я дам машину, капитан, — задумчиво произнес Майборский, — и ты с моим шофером Панкратьичем отвезешь Зину домой. Мать поблагодаришь за гусиный жир. И сегодня, и всегда он нам ой как понадобится!

Тернистый растерянно посмотрел на комбрига. Все произошло так неожиданно. Он сперва обрадовался. Но тут же помрачнел. Поедет с Зиной к ее матери. А что скажет мать? Спасибо, что нашли пропавшую непослушную дочку?

— А может, Зина не хочет, чтобы я проводил ее домой? — сказал тихо Гнат.

— Что ты! — возразила Зина. — Мама да и все село видели, как ты горел, будто герой из легенды…

— Вот видишь, капитан! В глазах матери и всего села ты герой, — улыбнулся комбриг.

«Дети еще, — покачал головой Майборский. — И разговаривают, как восьмиклассники, словно и не было для них двух лет войны. Когда кончится она, такие, как Гнат Тернистый, как Андрей Стоколос, вернутся к мирной жизни с опаленными сердцами, со шрамами на теле. Юность их будет уже позади. Беритесь, хлопцы, скажут им, за работу, ведь всё в руинах — от Новороссийска и Сталинграда до Бреста. Кто захочет, может учиться. Но и работать, и учиться придется тоже нелегко. Не будет вдоволь ни хлеба, ни одежды, ни жилья. Все это — результат войны…»

Майборский долго смотрел вслед Тернистому и девушке, не спеша шагавшим к машине. С реки доносился шелест камыша и плеск воды: волны то набегали, то расходились от танков, переправлявшихся через Десну на тот берег.

16

Прошло две недели с тех пор, как танки бригады Майборского форсировали Десну.

Солнечным октябрьским утром полковник собрался ехать на Лютежский плацдарм, чтобы с комбригом мотострелков майором Лебедевым провести рекогносцировку местности. Он вызвал старшину Луденко.

Никифор Луденко, слегка приволакивая правую ногу (она еще не совсем сгибалась), подошел к комбригу. Комбинезон старшины крест-накрест перекрещивали ремни: на одном висела планшетка, на другом — трофейный кольт. Змейка вверху на комбинезоне была немного распущена, но воротник гимнастерки, как и положено, был застегнут на все пуговицы.

— Поедем через твое село на тот берег, — сказал Майборский.

— Выходит, вы не забыли? Не забыли, что я родом из Лебедивки? — в глазах старшины вспыхнули огоньки радости. — Поехали! Местность вокруг Лютежа я хорошо знаю. А от Лютежа по шоссе до Киева и тридцати километров не будет. Поехали, товарищ полковник! Вы же разрешите заскочить к матери?

— Конечно, разрешу. Эх, мне бы вот так выпало счастье побывать дома, у матери! — вздохнул Майборский, укладывая на заднее сиденье «бантама» кипу газет — «Правда», «Красная звезда» и газеты танкистов — «За честь Родины», «За счастье Родины», «На штурм».

Через несколько минут «бантам» покинул лагерь танкистов и заколесил лесной дорогой, время от времени преодолевая песчаные барханы.

— Разрешите, товарищ комбриг, посмотреть газету Тридцать восьмой армии, — нарушил молчание Луденко.

— Бери, читай, — кивнул Майборский.

Старшина взял газету «За честь Родины».

— Так, что они тут пишут? «Умей пользоваться трофейным пулеметом В-30…» Это дело нам, разведчикам, знакомое. «От умелого и смелого воина не спасет «тигра» стальная шкура!..» Тоже правильно! «Стреляй по «тигру» из орудий всех калибров, забрасывай бутылками, бей противотанковой гранатой!..» Ясно. «Торопись вперед, товарищ! У сержанта Лозенко мать, жена и двухлетняя дочь угнаны в Германию!..» Это уже страшно, товарищ полковник! У меня тоже есть и мать, и девушка. Может, и их угнали в Германию?.. «Шесть повешенных в Великой Дымерце…» Этих казненных мы с вами видели, товарищ комбриг. Если бы примчались в село на какой-то час раньше, успели бы спасти всех от гибели. В этой же Великой Дымерце сожжено пять семей. Сожжена коммунистка, стахановка Евдокия Бессмертная и ее дочь… А фамилия какая! Бессмертная… Там же сожжено больше сотни домов, клуб… Не армия у немцев, а поджигатели, висельники! — Луденко помолчал. — Сердце разрывается от мысли: как она там, моя родная хата? Да что хата! Была бы мать жива! Одна ведь теперь. Отец на Центральном фронте воюет, я — на Воронежском. А брат Федя погиб на станции Котлубань под Сталинградом, в прошлом году…