Ледовый десант

Вассерман не хотел, чтобы эти особы из «высшего света» узнали и про запорожскую саблю. Зачем ему все эти доктора и художники, когда он сам и живописец, и график. Операция «Казацкая сабля» должна быть локальной. Конечно, о поисках сабли знает его брат — полковник, танкист. Но он не жаден к драгоценностям, как Бенцинг или Клейн, которые уже вывезли из Киева четырнадцать фресок XII века, и еще неизвестно, чьей собственностью станут эти уникальные шедевры Киевской Руси.

Вассерман не сомневался, что Магер, а особенно Бремк — с ним он был в одной команде, поджигавшей рейхстаг, — надежные сторожа. Ну а власовец Перелетный выполнит любую их команду.

Бремк «окольцевал» ногу пленницы стальным обручем, к которому мертвым узлом прикрепил телефонный кабель. Другой конец провода привязал к своему ремню. Когда выводил Надю во двор, то наматывал кабель на руку. Пленница могла отойти от него метров на десять, не больше. О побеге и думать бесполезно. Кабель можно было лишь перерубить топором.

…Обстановка на фронте усложнилась. Линия фронта неумолимо приближалась с северо-востока к шоссе Киев — Козелец.

В ночь на 22 сентября немцы заняли оборону вдоль шоссе, чтобы прикрыть в районе Козельца отступление танковых, артиллерийских и пехотных частей к Остеру и Броварам. Фашистское командование было уверено, что через сутки или двое здесь появятся советские войска.

Охранники Надежды Калины решили ехать под Киев, в Святошино. Прошли слухи, что к Кременчугу уже не проскочить: войска генерала Ватутина вышли вблизи Переяслава к Днепру. Киев же немцы по приказу фюрера будут защищать «как порог собственного дома».

Магер, Бремк и Перелетный встали чуть свет.

Вернувшись с подворья в хату, Магер сказал, что ехать невозможно — очень сильный туман.

Но туман не рассеялся и через три часа после восхода солнца. Хаты, хлевы, сады, поля, луга были в бело-серой пене. Магер боялся, что в такой мгле напорется на «пантеру», «тигра», на тягач или автомашину и от их «мерседеса» получится блин. Он решил подождать, пока солнце подымется выше и растопит, разгонит своими еще по-летнему теплыми лучами туман.

Бремк, Магер и Перелетный сели за стол.

В горницу вошла хозяйка Параска Даниловна, неся в руках окутанный тряпочкой горячий чугунок с исходившей паром картошкой. Улыбнулась, как торговка на базаре:

— Прошу. Картошечка в мундирах. Недавно выкопана, чистая. Другой такой нигде нет.

Параска Даниловна оказывала радушное гостеприимство немцам. И это немного удивило Перелетного. Не напускная ли эта вежливость? Конечно! Ведь полицаи, забиравшие в Германию молодых сельчан, спрашивали у нее про дочь Зину. А она всем отвечала одно и то же: «Поехала дочка в Киев. Там живет ее тетка, а моя сестра Дарина…»

Перелетный был недалек от истины.

Перед нежданными гостями Параска Даниловна вынуждена была быть вежливой, предусмотрительной, как она говорила, «стелиться». Присутствие в ее хате эсэсовцев не пускало на порог полицаев, которые ловили девчат и хлопцев для отправки в Германию. Ее семнадцатилетняя Зина уже неделю как прячется на лугу, возле маленького озерка, в стожке сена. Так что хочешь не хочешь, а будешь вежливой с этими шкуродерами.

Параска Даниловна поставила на стол еще и миску с солеными огурцами и помидорами, тайком вздохнула, остановив сочувствующий взгляд на пленнице.

— И ты поешь, дочка.

— Спасибо, тетенька, — ответила Надежда. — Я Надя Калина. А брат мой Терентий Живица был в пограничниках. Это я так говорю, на всякий случай.

— Осунулась ты, ешь. Может, бог даст, все пройдет, все образуется. Не забуду ни про тебя, ни про твоего брата.

Чтобы не мозолить глаза своим присутствием Бремку и хитрому, всегда себе на уме Перелетному, Параска Даниловна вышла из горницы, приговаривая:

— Ох-хо-хо… Когда же все это кончится?..

Шофер Магер порезал шмат сала на кусочки, открыл банку сардин. Бремк наполнил рюмки коньяком, положил свободный конец телефонного кабеля на диван, стоявший возле стены. Он не отпускал от себя пленницу даже во время обеда.

— Ешь! — процедил сквозь зубы Вадим Перелетный, вытаращив глаза на Надежду.

— Не хочется, — спокойно ответила Надя.

— Будешь! — рявкнул Бремк. Он стиснул кулаки. «Если бы не приказ шефа, я бы тебе в рот затолкал всю картошку!»

Бремку надо было держать себя в руках. В смерти художницы Софии Шаблий штурмбанфюрер Вассерман обвинил не только солдат, которые вели ее по улице, но и его, Бремка: дескать, перестарались. Хотя он не бил тогда старуху. Просто сердце у тетки генерала Шаблия не выдержало, разорвалось… Теперь же надо беречь для шефа Надежду, следить, чтобы до приезда Вассермана и волосинка не упала с ее головы.

Бремку уже осточертела возня с этой саблей. Возможно, ее и нет. Возможно, это просто легенда, выдуманная самим Перелетным, чтобы быть ближе к штурмбанфюреру и подальше от фронта, куда посылают власовцев и других предателей. Но приказ есть приказ.

— Поешь, Надя, — пододвинул миску к пленной Перелетный. — Хватит тебе точить зубы на меня. Война ведь. Не я поджигал твою хату, не я убивал мать…

Надежда бросила презрительный взгляд на Перелетного.