Ледовый десант

— Такая жизнь на войне ни к чему, доктор, — сердито произнес Шмиль.

— Самолет! «Юнкерс»!..

— «Фокке-вульф»!.. — закричали партизаны.

— Нужны мы сейчас этому «фокке-вульфу»! — Шмиль приподнялся на локте. — На ржаном поле вспыхнуло три костра. Наши летят!..

Шмиль почувствовал себя обиженным. «Так никто из друзей ко мне и не пришел. Зачем я им теперь?.. Хорошо, что не отдал санитарам автомат. Оружие здесь, под головой. Если что-то…»

— Эй, хлопцы! — прервал размышления Шмиля Андрей Стоколос. — Больные и раненые! К вам прилетел из Киева сам профессор! Ты слышишь, Шмиль? Тебя будут лечить особо!..

Шмиль затаил дыхание: кто бы это мог прилететь, какой профессор?

В шалаш вошел коренастый мужчина.

— Здравствуйте, товарищи! Что же вы утратили бдительность и напились отравленной фрицами воды? Так не годится. А кое-кто из вас даже не признает медицины, не слушается доктора Мерлиха. Непорядок на заставе. Таких, как Шмиль, я буду лечить отдельно. Один укол в припухший язык, а другой в корму…

Шмиль обомлел. Он узнал Максима Колотуху, радостно воскликнул:

— Это ты, старшина?

— Какой старшина? Я уже капитан! Сам знаешь: на войне если не лениться…

— Брат мой, раны залечил?

— Да. Подлудили меня немного, как чайник медный с прожженным дном. И вот прилетел к вам. А потом… «Брестская улица — на запад мы идем…»

Колотуха не договорил — в шалаш вошел полковник Веденский. Поздоровался.

— Обещал догнать нас на «эмке», думал, что так и будет. Машина должна обогнать волов. Но…

— Сбоечка вышла! — расплылся в улыбке Андрей Стоколос. — И наш полковник с Максимом прилетели самолетом…

Веденский подошел к Шмилю.

— От партизанского штаба тебе, Гутыре и всем, кто ставил радиомину в ресторане на вокзале, благодарность. Вы открываете шлагбаум для этих мин в нашей партизанской войне против фашистов.

— Спасибо, что зашли. Свалил меня этот коварный тиф, хоть надевай петлю на шею и…

— Да что ты, Шмиль! — поднял руку полковник Веденский. — Выбрось из головы такие мысли!

— Моя душа уже как волосок. Измучился я…

Колотуха сжал руку Шмиля.

— Помнишь майора Добрина? Он был с нами в бою третьего ноября под Святошином.

— Да. Помню. Тогда тебя, Максим, как раз и ранило, а Маргариту Григорьевну убило.

— Так вот. Добрин теперь тоже сражается с фашистами вместе с нами в тылу…

Шмиль закрыл глаза. У него уже не было сил продолжать разговор.

Полковник Веденский, Стоколос, Колотуха и Живица тихо вышли из шалаша.

21

Возле хаты, в которой находился областной партизанский штаб, стояла группа мужчин, одетых в фуфайки, бушлаты, шинели, кожаные куртки, пальто. На головах черные кубанки, сивые папахи, шапки-ушанки с нашитыми наискосок красными лентами. У каждого на ремне кобура с пистолетом, у некоторых были полотняные сумки с лимонками. Это командиры, комиссары и начштабы отрядов партизанского соединения, которым командовал генерал-майор Василий Андреевич. Они пришли в штаб, чтобы получить приказ и уточнить место в предстоящем бою.

Стоколос, Живица и Колотуха поздоровались с шумной ватагой командиров возле крыльца и зашли в хату. В печи горел огонь, хотя два казанка уже стояли на шестке.

Печь топили для раненых. Их положат после окончания совещания в этой хате. От казанков клубился пар. В хате стоял запах пшенной каши, приправленной жареным луком.

Повариха Надя Калина половником насыпала кулеш в глиняные миски и солдатские котелки, с которыми подходили к печи партизаны.

Андрей Стоколос потянул носом.

— Надо же! Моя любимая каша. Да еще с курятиной.

— Точно! — подтвердил Живица. — Ординарец генерала конфисковал утром десяток кур у немцев, взятых в плен. Восемь отдал раненым, две принес на кухню.

— Доставайте ложки и подкрепляйтесь, — улыбнулась Надежда.

— Не откажемся, — потер руки Андрей. — Кончится война, пойдем с Лесей на колхозный рынок и купим мешок пшена. Вари себе, ешь и горя не знай.

Максим, Андрей и Терентий сели за стол, достали из-за голенища ложки.

Надежда печально посмотрела на них. Вздохнула.

— Не могу забыть до сих пор своих мук. Как вспомню ту яму с собакой, вагон-душегубку, выродков-эсэсовцев…

— А ты не вспоминай, Надя, — сказал Максим Колотуха.

— Хотела бы, да не получается. Не спит память ни днем, ни ночью. Девчата говорят, что я страшно кричу во сне.

— И все из-за иуды Перелетного! — сжал кулаки Живица. — Как жаль, что я не попал в него из винтаря зимой сорок второго!

Андрей Стоколос встал, достал из полевой сумки парашютную стропу, показал Надежде.

— Я поклялся заарканить Перелетного этой стропой. И верю: настанет такой день, когда мы задушим его…

До начала совещании было еще немного времени, и Андрей стал разглядывать плакаты, доставленные майором Добриным из Украинского партизанского штаба самолетом.