Ледовый десант

— В моем отряде свыше ста бойцов, которые пришли сюда из Ямполя-Сумского, Середино-Буды, Глухова… Представляете, что значит для них день, когда Красная Армия войдет в пределы этой области?.. А местные партизаны и жители? Все ждут не дождутся уже два с половиной года этого дня. Поэтому и говорю негромко, пока не проверено.

Сальков пригласил гостей поесть, отдохнуть.

— Спасибо, — поблагодарил Андрей. — Но, к сожалению, у нас нет времени. Надо торопиться к Хуткому. Пообедаем с вами в другой раз. Думаю, это скоро случится…

13

Гаврила Хуткий обнял Андрея.

— Благодарим за патроны. Патрончики, как и тол, — наш партизанский хлеб, а для врага — смертельная закуска. И полякам — бойцам Микольского — тоже надо подбросить патрончиков. Большая в наших отрядах растрата боеприпасов. А хочется, чтобы соседи по левую и правую руку были надежные.

— Именно об этом и говорил Василий Андреевич, дополнительно посылая вам боеприпасы, — сказал Андрей.

Хуткий сбил набекрень овечью шапку, и, прищурив глаза, повернулся к Лесе Тулиной.

— Леся, а где же твоя кутья? Тоже мне! Секретарь комсомола, а забыла, что сегодня должна быть кутья. Ведь завтра рождество.

Командирская землянка, в которую пригласил Хуткий Лесю, Живицу и Стоколоса, была выкопана вчера. В этом отряде не было постоянных позиций. Место стоянки менялось в зависимости от поведения фашистских карателей. Но все же кто-то из бойцов раздобыл для командира стекло, одно окошко было застеклено. Из мебели в землянке были скамьи, стол и нары. Пол не успели настелить. Да и надо ли? Вместо пола зеленая хвоя. На столе горел каганец.

Гости поели супа из баранины. Это на первое. На второе — кусок баранины из того же котла.

— Поляки поехали к Микольскому, а ты, сын Шаблия, останешься здесь до утра? — спросил Хуткий у Андрея. — Займись-ка нашей рацией. Что-то барахлит эта «музыка».

— Я хотя и не радиотехник, но мы вдвоем с Лесей, думаю, сможем наладить, — ответил Андрей. — И останемся, пожалуй, до утра.

— Это хорошо! — обрадованно воскликнул Гаврила. — А рацию надо привести в порядок. Без радио я как глухой и слепой. — Хуткий повернулся к Лесе, заговорщицки подмигнул ей. — Говоришь, нет жениха? Обманываешь. Вот он возле тебя сидит. Товарищ Живица будет за дружка-боярина, а я за свата.

Леся и Андрей покраснели.

— Нет смелости, — буркнул Андрей наконец.

— Сразу видно казацкую натуру. У меня тоже не было смелости подойти к Марте, когда та еще не была моей женой. Кроме меня шестеро хлопцев крутилось вокруг нее. Да что там вспоминать, — махнул рукой Хуткий. Он передвинул на грудь самодельную полевую сумку, висевшую на боку, и достал из нее какой-то небольшой предмет, завернутый в голубую тряпочку. — Вот печать моего родного сельсовета Высоцкого района с гербом Украинской Социалистической Республики. Ну так как? Согласны?

Леся и Андрей смущенно переглянулись.

— В сорок первом наши отходили на восток, — продолжал Хуткий, — а бойцы хранили знамя как святыню, потому что верили: под это знамя когда-нибудь станет новое поколение красноармейцев. Пока есть знамя, живет и воинская часть. Поэтому я и взял печать в первую неделю войны из родного сельсовета и, как видите, храню ее, как солдаты и партизаны свое знамя. Есть печать — есть и Советская власть. Даже во время этой проклятой оккупации.

— Горько! — крикнул Живица.

Андрей обнял Лесю, поцеловал.

— Вот это по-нашему, — радостно произнес Хуткий и приложил печать к чистому листу бумаги. — Текст напишем потом. Была бы печать. Если до вечера не встрянем в бой, то сегодня же справим и свадьбу. И не будет греха ни перед какими попами, ни перед какими ксендзами, чтоб им пусто было!

— Да что вы говорите! Какая свадьба? — развела руками Леся. — Неподалеку от ваших позиций стоит три сотни гитлеровцев. Их кутья прошла еще двадцать четвертого декабря. Они могут устроить нам хорошую ночь перед рождеством.

— И это может быть, — кивнул Хуткий. — Но государственная печать уже поставлена…

— Горько! — снова крикнул Живица. — Ну и товарищ Хуткий! Ловко все провернул!

В землянку вбежал молоденький партизан.

— Прошу прощения! Только что шпионку задержали.

— Так сразу и шпионку? — улыбнулся Хуткий.

— Сама полька, а несет в миске кутью. Просит свидания с вами.

— Кутья? Шпионка? Просит свидания?.. Что-то ты, Карпо, заговариваешься. Уж не хлебнул ли ты, часом, ради святого вечера? Пусть заходит, — махнул рукой Хуткий.

В землянку вошла «шпионка». Это была молодая красивая женщина в новом пальто с лисьим воротником, на голове — шерстяной темный платок с красными цветами. На ногах — хромовые сапожки. Виновато улыбнулась, поздоровалась:

— Мне нужен командир, пан Гаврила. — Молодица поставила на стол узелок, в котором была миска с кутьей. — Стефа Домбровская меня звать.

— Я — командир, — сказал Хуткий. — А это мои верные люди, — кивнул он на Лесю, Андрея и Терентия. — Можете говорить при них. Они посланцы с Большой земли, то есть уполномоченные от Красной Армии.

— Люди говорят, что вы лично знакомы с депутатом советского парламента Василием Андреевичем. Говорят, что вы с ним до войны даже пиво пили…