Больше не надо было никаких слов. Под кронами могучих сосен и дубов воцарилась тишина. Партизаны сняли шапки, пилотки, фуражки. Было слышно, как неподалеку стреляли искрами костры: в котлах варился ужин. А немного подальше полыхал самый большой костер, возле которого в огромных железных бочках минеры вытапливали из авиабомб и снарядов тротил. Его потом заливали в формы, и эти плитки использовали на железных дорогах в диверсионной работе.
Василий Андреевич обнял Стоколоса.
— Здравствуй, крестник!
Терентий Живица толкнул локтем в бок Шмиля:
— Ты смотри! Один отец — генерал-лейтенант, другой вот крестный — генерал-майор. Не удивлюсь, если мне скажут, что у нашего Андрея есть родственник и маршал. Так-так, с такими знакомствами мы далеко пойдем в этой войне.
— Далеко, Терентий. Но сейчас пошли лучше искать нашу Лесю.
Шмиль и Живица скрылись за толстыми стволами вековых деревьев, а Стоколос остался с Василием Андреевичем.
— Ишь какой вымахал! И не узнать. Усы отпустил.
— Не хотел отставать от моды, — смутился Андрей. — Многие бойцы слово дали не бриться, пока не доберемся сюда с обозом.
— Весь обоз уже здесь, и ты только что доложил, — заметил генерал.
— Не весь. На одном возу лопнули ободья перед самым финишем. Дорога ведь — сами знаете. На возу части противотанкового орудия. Мы вам четыре таких орудия привезли.
— Как раз к делу. Теперь наш артдивизион будет укомплектован почти полностью, — повеселел Василий Андреевич. — А с усами тебя, пожалуй, Леся и не узнает. Еще спутает с кем-нибудь.
— Не спутает, — улыбнулся Андрей. — Где она сейчас?
— Именно сейчас передает радиограмму генералу Шаблию о выполнении операции «Партизанский коридор».
С Василием Андреевичем за годы войны Стоколос встречается уже четвертый раз. Первая встреча — в июле сорок первого года возле здания ЦК партии. Вторая — опять в Москве. В штаб Андрей прибыл из партизанского госпиталя, а Василий Андреевич готовился к вылету во вражеский тыл. Потом виделись в этих же лесах, когда к партизанам прилетал Шаблий и полковник Веденский, а с ним и Стоколос как радист оперативной группы штаба.
— А где же Веденский? — озабоченно спросил Василий Андреевич. — Из штаба сообщили, что он тоже должен был прибыть…
— Илья Гаврилович решил ехать сюда на «эмке». Известно: тише едешь — дальше будешь. Наверное, пересел с машины на волов и где-нибудь через неделю будет здесь.
— Прибытие полковника означает, что вскоре Ровно станет местом базирования партизанского штаба.
— Есть такая задумка у отца. Вы угадали.
— Что же тут угадывать? От Ровно до Польши, Чехословакии рукой подать. Наш У-2 туда долетит и вернется назад той же ночью… Слушай, крестник, а что вы еще привезли из дефицита? — прищурил хитровато глаза Василий Андреевич.
— На одной из подвод, за которой шли неотступно я, Шмиль, Живица и наш третий минер Гутыря, тот, что вчера погиб, есть и необычная поклажа — радиомины.
— Чудесно! Удивительно! На волах привезти радиомины! Вдумайся: волами — радиомины. На такое способны только потомки запорожцев!
Эти слова генерал произнес с гордостью. Он имел на это полное основание. Его дед был из казацкого рода. А родился Василий Андреевич на берегу Днепра. В начале Отечественной войны полковой комиссар Василий Андреевич был членом военного совета 12-й армии, вместе с командармом подготавливал операцию «Хортица». Это была в сорок первом году одна из немногих, но памятных контратак, далекий пролог к решительному контрнаступлению советских войск против армий фашистов.
К генералу и Андрею подошли Живица, Шмиль и Дилинг.
— Леся сейчас на дежурстве, — сообщил Живица. — Скоро придет.
— Знакомьтесь, Василий Андреевич, с моими друзьями-побратимами по Пятой пограничной заставе, — обнял за плечи Шмиля и Живицу Андрей.
— Как бы хотелось, чтобы вы втроем дошли до той самой заставы и чтобы там закончили войну, — сказал задумчиво Василий Андреевич.
— Постараемся, — ответил за всех Живица. — Половина войны ведь уже пройдена.
Стоколос взял за локоть Клауса Дилинга, подвел к генералу.
— Да, — улыбнулся Василий Андреевич. — О вас сообщал Шаблий. Как вы перенесли такой трудный поход? Как вообще вы находите наших партизан?
— «Война и мир» Толстого, «Железный поток» Серафимовича, — образно ответил Дилинг.
— Точная характеристика! Хлопцы научили вас говорить такими метафорами?
— Это я подковал политически Клауса Дилинга, — гордо произнес Живица.
— Да, это так, — подтвердил Дилинг. — Впервые с Терентием я встретился на Букрине… — И он сложил два кулака. — Теперь мы друзья!
Подбежала Леся Тулина. Она была в гимнастерке, на груди — два ордена Отечественной войны 2-й степени, над левым карманом рдел значок «КИМ».
Она не бросилась Андрею на шею, а подошла к старшему — Шмилю.
— Шмиль! Дорогой ты наш! Орел ты наш! — прошептала, обнимая осетина.
Он растерялся, не знал, что и сказать в ответ.
Живица даже съежился, когда к нему стала приближаться Леся. Он был уверен, что она самая красивая в мире девушка. С Лесей Терентий не виделся с июля сорок первого года. Он невольно стал сравнивать ее нынешнюю с той, давней.