Нижеследующая таблица показывает величину индикаторной силы каждого из цилиндров, каждой машины, сумму индикаторных сил и ход.
Опыты были окончены около полудня, и в 2 часа ледокол вошел в Кронштадтскую Среднюю гавань и ошвартовался у прежнего места. След ледокола на Большом рейде был местами покрыт, а в одном месте артиллеристы сдвинули большие льдины и, положив доски, переезжали по ним для следования на форты южного берега.
Не могу пропустить этого случая, чтобы не вспомнить с благодарностью начальника артиллерии генерал-майора Иванова[152]. Настоящий военный человек. Когда еще раньше я спрашивал, не будет ли он в претензии, если мы проломаем лед на Большом рейде и отрежем ему сообщение с южными фортами, то опасался затруднения с его стороны, но бравый генерал категорически мне объявил, что никаких претензий не будет и сколько бы мы льду ни наломали, артиллеристы найдут, как переправиться на другую сторону.
По прибытии в Кронштадт мне было объявлено, что ледокол должен пройти в Петербург. В это время на ледоколе еще находилось 700 тонн угля из числа 2200, принятых первоначально в Ньюкастеле. Ледокол сидел 20 футов 3 дюйма на ровный киль. При первоначальных соображениях предполагалось, что ледокол должен входить в канал с 300 тонн угля, и, как я уже раньше сказал, в письме, в котором меня уполномочивали на заказ ледокола, почему-то вставлено было непременное обязательство, чтоб ледокол не сидел глубже 181/г фут при 300 тоннах угля. Это, по-видимому, незначительное условие много повредило делу: пришлось дать ледоколу более полные обводы и утоньшить его корпус. Я лично был вполне уверен, что нет надобности до такой степени гнаться за малым углублением, что можно входить в канал и при более тяжелой осадке. Уверенность моя была столь велика, что я решился теперь, идя в Петербург в первый раз, не отгружать уголь и оставить все 700 тонн на корабле. Был большой риск испортить все дело, ибо если бы «Ермак» стал на мель, то это произвело бы очень неприятное впечатление на всех.
31 марта (12 апреля). В этот день я имел счастье представиться ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ в Царском Селе, и Государь, милостиво расспрашивавший о подробностях плавания, особенно беспокоился о том, чтобы я не стал на мель при входе в канал и оттуда – в Неву.
Вообще, ходили слухи, что ледокол не войдет в Петербург каналом, вследствие своей большой осадки. Выражались также мнения, что «Ермак» при проходе по каналу разворотит стенки его, и вообще разным слухам в этом случае, как и перед приходом в Кронштадт, счету не было. Я, однако, этого не боялся, и меня беспокоило лишь одно: хорошо ли будут видны створные знаки, которыми обозначен путь. Если мы потеряем из виду створные знаки, а в это время лед тронется, то положение будет очень неприятное. День торжественного входа в Петербург был назначен 4 апреля, но я решился пройти канал до Гутуевского порта накануне.
Для Кронштадта проход ледокола по Малому рейду в петербургский канал порождает довольно крупное неудобство. Кронштадт, как известно, находится на острове, и сообщение его по льду с материком ведется по двум направлениям: к южному берегу на Ораниенбаум и к северному – на Лисий Нос. Есть еще и третий путь по льду, напрямик в Петербург. Этим последним путем по преимуществу пользуются для грузов. Северным путем также везут некоторые грузы из Петербурга, движения же пассажирского очень мало, потому что лисьяносская дорога приводит лишь в Новую деревню, откуда до города очень далеко. Через Ораниенбаум грузов из Петербурга посылают не так много, но Ораниенбаумский берег питает Кронштадт всеми сельскими продуктами, и каждое утро можно видеть вереницу возов и чухонок с санками, доставляющих в Кронштадт сено, молоко, масло и проч. Пассажирское движение на Ораниенбаум очень большое, и, несмотря на всякие неудобства Балтийской дороги, кронштадтцы идут исключительно этим путем, хотя он значительно дороже, чем путь через Лисий Нос.