Ледобой

—…И как выскочит из амбарной темноты! А нож-то при нем! Да как хватит Лобана головой в лицо! Да как продырявит пальцем Выжигу! Да как поломает Сколу руку! А на меня мечом замахнулся. Да только не на того напал! Я в беге жуть как проворен!

Отвада лицом потемнел, бояре недобро засопели, завозились. Безрод презрительно ухмыльнулся. Дурачье! Вокруг пальца обвести — как от слепого убежать!

Повернулся к нечестивому свидетелю и плюнул тому прямо на ноги. Князь зубами заскрипел, дружинные мощно выдохнули. Плевать на княжьем дворе, да в присутствии самого князя — сущее безумие. А может быть, просто равнодушие к жизни. Тоже недалеко ушло. Отвада сдержался, не вспылил, спрятал зловещую улыбку в бороду и дал знак продолжать.

— Лобан кошель выронил, а Сивый руку протянул, шасть, и в скатку сунул. Подальше, значит, от глаз.

— Разверни. — Процедил Отвада и указал пальцем на скатку.

Ну, вот и все. Безрод усмехнулся небесам. Сколько ни толкуй, что твое, не поверят. Теперь не поверят. Вытянул руку, встряхнул скатку, плащ на лету развернулся и на землю, негромко звякнув, упал кошель.

— Он?

— Он! — убежденно закивал четвертый.

Безрод холодно улыбнулся.

— Что скажешь?

— Болтает.

— Да ну!

— Подковы гну.

— А сам-то кто будешь?

— Волочков я человек. — Скрывать толку нет, уже, наверное, все знают.

— Так ведь пала Волочкова дружина! — Отвада с улыбкой оглядел воевод и бояр. Те согласно кивнули. Пала.

— Дружина пала, я остался.

— А как же так вышло? — Князь вроде просто спрашивает, а будто нож в сердце вонзает. Что ни скажи, одно и выходит — струсил, пересидел битву в лесу.

— А так и вышло! — огрызнулся Безрод. — В рубке уцелел.

— Неужели в ратном деле ты лучше всех? — съязвил князь.

— Лучше или хуже, а жив остался.

— Двоих заставных среди трупов не нашли, — усмехнулся Отвада. — Один, видать, в море сгинул, положив оттниров без счета. Но это вряд ли ты.

Безрод промолчал.

— А правда, что не знаешь своего роду-племени?

— Правда.

— Может быть, ты как раз и есть полуночник? — Отвада зловеще улыбнулся. — Своих навел, вот и остался жив? Ты и есть второй выживший!

Безрод от ярости побелел, на нетвердых ногах шагнул вперед. Князь даже бровью не повел, но будто стена встали перед ним дружинные с обнаженными мечами. Зарубят, и подойти к Отваде не дадут. Безрод остановился. Не потому что испугался — от злости в голове так полыхнуло, чуть богам душу не отдал. Стоял перед князем, шатался и скрипел зубами.

— И сказать-то нечего. — Отвада с притворной жалостью покачал головой.

Безрод, не мигая, смотрел на князя и молчал. Есть что сказать, только не по нраву придется многим последнее слово, ох, не по нраву!

— То-то давеча на пристани за полуночника встал! — припомнил кто-то из бояр.

— Может, я и полуночник, только и тебе, князь, чести немного, когда без суда купцов бьют.

— Тебя-то по суду побьют. Почему себя воинского пояса лишил?

Безрод промолчал. Слова бесполезны. И не успеть Отваду за глотку взять. Те молодцы костьми лягут, а князя не дадут.

— А не за тем ли, чтобы с глаз исчезнуть? Ведь бойца издалека видать! Будто полег со всеми в том бою. А что ходит по свету голь перекатная, беспоясная, кому какое дело? Так задумывал?

— Все-то тебе понятно, — холодно улыбнулся Безрод.

Отвада поднялся, двор замер. Все ясно, как белый день. А князь только и произнес:

— Виновен!

Вот и все. Прав был Тычок, тысячу раз прав, только не свою погибель чуял, бедолага. А княжий поруб страсть как неуютен, холоден и мрачен. Куда желаннее смерть под мечами дружинных. Положить самому, сколько получится, и рядом лечь. Лишь Тычок добрым словом и попомнит, больше некому.

— Выходит, и в гибели заставы я повинен?

Ворожцы, уже было готовые посохами освятить приговор князя, замерли с поднятыми руками.

— Да.

— И вчера ночью я на честных людей напал, золото отнял?

— Да.

— А правду ли говорят, что двум смертям не бывать, а одной не миновать?

— Да. — Отвада сощурил глаза и пытливо оглядел Безрода.

Князь не понимал, куда гнет Сивый, никто вокруг не понимал, и оттого становилось неспокойно.

— Хоть помру не напрасно, — буркнул Безрод под нос и медленно повернулся к нечестному свидетелю.

Отвада догадался, понял, закричал на весь двор, будто гром громыхнул.

— Стой, безродина! Стоять!

А Сивый и бровью не повел. Подшагнул к четвертому, что онемел от страха, и сделался бел, как некрашеное полотно, холодно улыбнулся и средним пальцем, будто стрелой из лука, пробил ямку под горлом, как раз посреди ключиц.

— Три. — Безрод вырвал палец из раны.

Горлом хлынула кровь, пошла розовыми пузырями, и лжесвидетель повалился наземь, дергаясь, будто припадочный.

— Ошибся ты, князь, в трех смертях я виновен. Лишь один остался, да и тот наказан.

Скол в ужасе завыл, сполз наземь и забился под скамью. Пока с обнаженными мечами набегали разъяренные дружинные, Безрод успел попрощаться с белым светом. И будто наяву углядел червя, что точил душу князя, поддувал огонь злобы. А когда оставалось до Безрода всего ничего, каких-то пару шагов, густой зычный голос объял судное место. Вязкий, тягучий, будто мед. Вои замерли, словно муха в патоке. Оглянулись, расступились.