Ледяное взморье

– Отправить в нокаут! За боем буду смотреть я и в любое мгновение остановлю его.

– А если кто-то из курсантов получит увечья, которые не позволят ему освоить основную специальность? Мы лишимся диверсанта, а подобрать нового, как показала практика, не так просто. Следует учитывать и то, что половина из них может не выполнить задания по разным причинам. К примеру, транспортный самолет с боевой группой будет сбит. И все, нет трех-четырех ликвидаторов.

– Герр оберштурмбаннфюрер, я остановлю бой, если увижу, что кому-то угрожает серьезная опасность.

– Ладно, посмотрим. Но учтите, господин майор, если хоть один курсант из-за ваших занятий выйдет из строя, его место займете вы. Начинайте бой!

Сазонову совершенно не светило попасть из старшего инструктора в диверсанты, поэтому он дополнительно проинструктировал курсантов, закончив словами:

– Как только противник окажется на земле, бой считается законченным. И никаких сломанных ребер, челюстей и прочих увечий.

Он развел курсантов. Потом махнул рукой:

– Бой!

Один из курсантов, старший по возрасту, с ходу ринулся на соперника. Сделал обманный выброс левой рукой, намереваясь нанести удар в голову правой. Но тот, что помоложе, оказался проворным и весьма незаурядным бойцом. Он не повелся на обман. Отбил правую руку, сблизился с соперником и нанес ему мощный удар лбом в лицо. Тот взвыл, согнулся, схватившись за голову, и тут же получил удар ногой. Опрокинулся на спину, глаза закатились, из носа потекла кровь.

– Брейк! – крикнул Сазонов.

Молодой курсант отошел в угол площадки, безразлично глядя на пораженного соперника. Тот пришел в себя, кое-как поднялся. Вытер кровь, его мотнуло в сторону, удержался. Сазонов поднес тампон с нашатырем. Незадачливый боец понемногу пришел в себя.

Грунов крикнул одному из курсантов, находившемуся в наряде по первой казарме:

– Волгин, полотенце, аптечку!

– Есть, господин полковник.

Рейтель подошел к проигравшему, когда тот принял более или менее нормальный вид:

– Представьтесь! – приказал он по-русски.

Боец удивленно посмотрел на оберштурмбаннфюрера:

– Капитан, извините, бывший капитан Красной армии Еганов Василий Георгиевич, в прошлом командир стрелковой роты.

– Как оказались в плену?

Курсант взглянул на Грунова, тот кивнул. Бывший капитан стал докладывать:

– Наш полк вел оборонительные бои под Минском. Германские войска отсекли полк от дивизии, танковые подразделения практически уничтожили остатки. Из моей роты осталось не больше взвода, да и те разбежались. Я вышел на дорогу, по которой шла танковая рота вермахта. Поднял руки. Подъехал бронетранспортер, меня связали, бросили в десантный отсек, доставили в какой-то населенный пункт. Оттуда в концлагерь. Но ненадолго. Вскоре в лагере появились офицеры СС. Они допрашивали, проводили осмотры, затем я был вызван на беседу. Разговаривал со мной унтершарфюрер, извините, забыл его фамилию. Он тоже хорошо говорил по-русски. Мы так беседовали три раза, по два часа каждый день. После чего он предложил мне эту службу. Я согласился.

Рейтель спросил:

– Вы это сделали для того только, чтобы выжить и получить более приличные условия содержания хотя бы на время подготовки?

– И это в том числе. Но главное, я действительно ненавижу советскую власть. Это режим Сталина сделал меня таким.

– Вот как? Подробнее.

– Родился я в Москве, в 1912 году. Отца не помню, мать – учительница начальных классов, говорила, что он геройски погиб в Монголии. Отчим был штабным офицером у Деникина. Перешел к красным и служил им верой и правдой в оперативном управлении генерального штаба под началом комдива Амосова. В 1930 году я был призван в РККА. Мать и отчим хотели, чтобы я учился в Московском государственном университете и стал историком. Я поступал, но не поступил. Призвали в армию, в пехоту. Подал рапорт, был отправлен на обучение в 1-ю Советскую объединенную военную школу РККА имени ВЦИК, сейчас это Московское пехотное училище.

Рейтель прервал его:

– Мне известно об этом заведении. Учился три года, значит, выпустился в 1935-м?

– В 1936-м, в звании лейтенанта. В злопамятном 1939 году я уже командовал стрелковой ротой и был старшим лейтенантом.

Рейтель спросил:

– Почему в злопамятном?

– В 1939 году арестовали отчима, обвинили в шпионаже на японскую разведку, ничего другого придумать не смогли.

– Мать тоже арестовали?

– Нет, она умерла от воспаления легких в 37-м.

– Как отразился арест отчима на вашей службе?

– Никак. Все же это отчим, и потом, с 37-го года, с похорон матери и до момента ареста, мы с ним не виделись.

– Отчима расстреляли?

– Не знаю. Наверное. Мне не сообщили.

– Почему вы до конца не выполнили свой долг? Вы же давали присягу?

Бывший капитан поморщился: