Леди второго сорта

Я растерянно смотрела на Лукаса, а сердце уже набирало обороты, торопилось, стучало, как ненормальное. И в душе, вопреки всему, расцветало то самое чувство, с которым я так безуспешно боролась с самой первой встречи с оборотнем.

— Ты не обманываешь меня? Ты, правда, не ранена?

Хольм взял мою руку в свои. Его ладони горели, и мои холодные пальцы мигом согрелись.

— А ты видишь где-то бинты и повязки? Лукас, что происходит? Что ты здесь забыл? Разве ты не обещал никогда ко мне не приближаться?

— Невозможно, — прошептал Хольм, отодвигая рукав моей сорочки и касаясь губами запястья. — Я был дураком, когда согласился с твоими глупыми условиями. И буду еще большим дураком, если тебя оставлю. Ты моя, Белла. Понимаешь? Моя. Я не могу без тебя. Видит Единый, я пытался. Пытался не думать о тебе, не замечать, не видеть. И не смог.

Тело напряженно звенело, отзываясь на горячие и при этом удивительно нежные прикосновения оборотня, но я попыталась забрать у него руку и насмешливо спросила:

— Лукас, ты ничего не путаешь? Кажется, у тебя сегодня свадьба?

— Забудь, — резко бросил Лукас, и на его щеках заходили желваки. — Не будет никакой свадьбы. Точнее, будет, но не с Рогнедой.

Он сильнее сжал мою ладонь и собирался что-то добавить, но потом бросил быстрый взгляд на дверь, и мгновенно перекинулся. Всего секунда, и перед кроватью застыл настороженный, собранный, готовый к нападению волк. Вот только от кого он собрался меня защищать?

— Лукас, что ты творишь?

В комнату без стука вошел Каллеман, а за его спиной я увидела Горна.

Волк низко зарычал, и я отчетливо расслышала в его голосе предупреждение.

— Не пытайся уйти от разговора, — не отреагировал на угрозу Каллеман. — Ты хоть представляешь, чего мне стоило успокоить Рогнеду и ее отца? Давай, приходи в себя, и возвращайся. Тебя все ждут.

Глава полиции попытался подойти ближе, но зверь оскалился и угрожающе зарычал, не подпуская друга к моей постели.

— Хольм, это глупо. Ты же знаешь, что Маркус тебя уничтожит, если ты откажешься сейчас от его дочери. И не только тебя, но и весь твой клан.

Оборотень резко мотнул головой, а я сжала руками край одеяла и тихо выругалась. Так и знала, что будут проблемы.

— Лукас, определись, — негромко, но как-то очень веско сказал Горн. Он встал рядом с Каллеманом и серьезно посмотрел на Хольма. — Мы в любом случае будем на твоей стороне, но нужно что-то решать. Маркус не тот, с кем стоит ссориться.

— Давай, друг, верни человеческий облик. Надо поговорить, — ровно сказал Каллеман, хотя я видела, какой тревогой наполнен его взгляд.

В спальне стало так тихо, что я услышала гулкие удары собственного сердца. Оно все набирало обороты, торопилось, захлебывалось тревогой. И мне уже казалось, что этот набат звучит на всю комнату, подхлестывая нетерпеливое ожидание, заставляя сделать выбор. Волк неохотно встряхнулся, его силуэт подернулся серебристым сиянием, поплыл, и вскоре на месте зверя уже стоял Хольм.

— Вот и правильно, — с заметным облегчением выдохнул Каллеман, и я только сейчас поняла, какое напряжение скопилось в комнате. — Идем в кабинет, пусть леди Изабелла отдохнет.

Лукас упрямо мотнул головой, и я увидела, как на его шее снова пробилась шерсть, а на руках появились когти.

— Рес! — почти одновременно выругались Каллеман с Горном и переглянулись.

— Бесполезно, — вздохнул Фредерик. — Он теперь и на шаг от Изабеллы не отойдет.

— Лукас, рес тебя подери, что ты творишь? — неожиданно вспылил Каллеман. — Ты зачем начал привязку?

— Уймись, Эр. Он тебя все равно не слышит.

Горн махнул рукой и прищурился, разглядывая неподвижно застывшего рядом с кроватью Лукаса. А я смотрела на мужчин, и ничего не понимала. В душе все сильнее звенела тонкая незнакомая мелодия. В ней были и шум ветра, и шорох листвы, и плеск воды, и тонкий лунный луч, серебром просыпавшийся на темную траву, и обещание счастья.

— Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — спросила вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мужчины молчали.

— Лукас?

Я взглянула на оборотня, но тот ничего не ответил. Только мелодия зазвучала громче. Она становилась все ярче, все отчетливее, ширилась и захватывала мою душу, и я потерялась в ее прекрасных звуках, с трудом понимая, где нахожусь и что делаю.

— Бесполезно, леди Изабелла, — хмуро сказал Каллеман. — Хольм сейчас не в том состоянии, чтобы что-то объяснять. Слишком поздно.

— Что это значит?

Я скинула наваждение, посмотрела на главу полиции и попробовала встать с постели, но Хольм ухватил меня за руку, притянул к себе и уткнулся в мою макушку. Он тяжело дышал, его тело сотрясала крупная дрожь, и мне стало за него так страшно, что я невольно подалась вперед и подняла голову.

— Лукас? — тихо позвала волка, заглядывая ему в глаза.

То, что я там увидела, обдало щеки жаром. Желтая лава кипела, плавилась, горела ярким огнем. И мне показалось, что этот огонь выплескивается наружу, растекается по моей коже и проникает под нее, превращаясь внутри в яркое пламя.

— Боюсь, миледи, ваш жених сейчас не в том состоянии, чтобы что-то объяснять, — хмуро сказал Каллеман.