Леди в маске (ЛП)

— Этого я тоже не сказал. Я думаю, что все это очень достойно и благородно с твоей стороны, но ты должна смотреть на вещи реально. Ты не можешь спасти их всех, Гермиона! Почему ты не можешь быть счастлива тем, что тебе уже удалось? — Люциус знал, что покажется ей жестоким и бесчувственным, но… что поделать. Годами жертвуя куда-то деньги, он никогда не драматизировал самого факта существования бедности, оставаясь самым настоящим реалистом. Жизнь есть жизнь. Бедность существовала всегда, и ничего с этим не поделать.

— Мы никогда не сможем договориться по этому вопросу, — упрямо буркнула Гермиона. — Просто ты никогда не был беден. Тебе никогда не приходилось работать, чтобы кормить семью. И ты никогда не поймешь меня.

— Нет проблем, давай поговорим о чем-нибудь другом… — Люциус сложил руки на довольно широкой груди и уставился на Гермиону. — О чем-нибудь… более личном. Например, о той маленькой игре, которую ты затеяла в ту ночь, когда мы встретились на благотворительном балу.

— Почему ты думаешь, что я играла? — она вдруг почувствовала, как щеки медленно краснеют.

— Потому что неплохо знаю тебя теперь. Видишь ли, за эти месяцы мы с тобой были более близки, чем иные супружеские пары. Ты всегда охотно шла мне навстречу во всех моих сексуальных позывах, не собираясь признаваться мне, кто же ты на самом деле. Почему?

Гермиона медлила с ответом, и Люциус затаил дыхание, ожидая его. Ему нужен был ответ. Нет, ему чертовски был нужен этот ответ.

— Что… сильно разочарован, обнаружив, что это я? — еле слышно спросила она наконец.

В этом коротком вопросе он уловил огромную уязвимость, подобно которой никогда еще не слышал в ее голосе. Сузив глаза, он глядел на нее и размышлял…

«Знала бы она, насколько тяжело разочароваться в этом, увидев ее сегодня…»

Люциус понимал, что до боли знакомый образ «Леди в маске» являл собой самоуверенную нахалку, прекрасно знающую, чего она хочет, да и к тому же уверенно берущую все, что она хочет. Плюс к этому, «Леди в маске» была уверена в собственном обаянии и нагло использовала его в своих интересах. Но Гермиона Грейнджер… Нет, ее он тоже неплохо знал. Правда, не близко. Он знал ее как очень умную, талантливую ведьму, как неплохого бойца, как жертву своей сумасшедшей свояченицы, как школьную соперницу сына в изучении академических предметов, как неутомимую защитницу забитых домовиков… И вот теперь, как выяснилось, он знал ее и как неутомимую подражательницу Робина Гуда.

«Собственно… я знаю ее довольно хорошо. Или не знаю вообще».

Потянувшись, он положил руку на ее бедро и сразу же почувствовал, как она напрягается под этим прикосновением. Шелковистая ткань юбки легко скользила под пальцами Люциуса, когда он вел по бедру рукой, мягко касаясь его соблазнительных изгибов. Он поднялся почти до талии, прежде чем наклониться к Гермионе.

— Нет, скорее, я удивлен. Удивлен больше, чем ты можешь себе представить. Но не разочарован… — тихо произнес он. — Знаешь, сегодня я чувствовал себя немного виноватым перед «Леди в маске». Потому что желал другую. А теперь и вовсе кажусь себе редким идиотом, понимая, что ты — это и есть она…

— Извини, ничем не могу тебе помочь. Хотя… ты оказался умнее, чем я думала, Люциус, — она посмотрела на его рот и неосознанно облизнула губы.

«Черт… Мне хочется, чтобы он поцеловал меня. И почему-то это мне представляется еще более интимной вещью, чем то, что мы уже вытворяли друг с другом… Но как я могу целоваться практически с незнакомцем? Или… он уже не незнакомец?»

Малфой негромко засмеялся.

— Вообще-то, если б ты не промурлыкала так хрипловато и знакомо мое имя, и по моему телу не пробежала привычная дрожь, я бы даже не подумал, что хитрая лисица, преследующая мои мечты, и синий чулок, регулярно набрасывающийся на меня с претензиями, — это одна и та же женщина.

Люциус наконец подобрался к талии и понял, что ее платье представляет собой юбку и корсет, надетые по отдельности.

— Ага… значит, признаешься, что одержим мной? — усмехнулась она в ответ, борясь с желанием толкнуться ему навстречу, ведь Малфой уже коснулся кончиками пальцев обнаженной кожи.

— Признаюсь, — согласился он, расстегнув юбку, стремительно стащил ту вниз и небрежно бросил с кровати.

— Люциус, что ты делаешь? — глаза Гермионы расширились, она не была готова к тому, что ее начнут раздевать.

— А что я делаю? Ты сказала, что отдашься мне, когда я смогу поймать тебя, и теперь я хочу, чтобы ты сдержала слово, — охрипшим голосом прошептал Малфой, и глаза скользнули по гладкой, кремовой коже голых ног Гермионы к крошечным атласным трусикам, что были надеты на ней под юбкой.

— Но ты же… не собираешься взять меня сейчас. Ведь теперь ты знаешь, кто я… — она тихонько застонала, когда горячая ладонь проникла между ее бедрами.

— Неужели ты думала, глупенькая, что это имеет для меня значение? — Люциус почти не мог ни о чем думать. Все мысли занимала эта женщина и ее кожа — мягкая и нежная.

«Мерлин! Я почти забыл, какой шелковистой может быть женская кожа…»