Леди полночь

Ливви что-то негромко проворчала, но Эмма так не расслышала. Она была в замешательстве, даже больше, чем просто в замешательстве. Хоть Джулиан, как и прежде, отвечал на ее сообщения и звонки короткими неопределенными фразами, она не была готова к другому Джулиану, к Джулиану, который казался неправильным, непохожим на себя. Эмме отчаянно хотелось, чтобы он смотрел на нее как раньше: с улыбкой, которая, казалось бы, была слишком сдержанной и сухой для их взаимоотношений, но в то же время была родной. Диана попрощалась, одновременно беря в руки ключи и сумку. Пользуясь случаем, Эмма потянулась и легонько провела пальцами по коже Джулиана, сообщая о своем желании: Н-А-М Н-У-Ж-Н-О П-О-Г-О-В-О-Р-И-Т-Ь. Не глядя на нее, Джулиан вывел пальцами на ее предплечье: О Ч-Е-М? Входная дверь открылась, и, когда Диана вышла, прохладный ветерок и дождь пробрались в дом. На щеку Эммы упала капля, когда она развернулась, дабы взглянуть на Джулиана.

— Это важно, — уже вслух, предостерегающе сказала девушка. Эмма задумалась: не звучит ли она подозрительно. Раньше у нее не было необходимости сообщать ему что-то важное. И если та сказала, что им необходимо переговорить, Джулиан понимал – это действительно важно.

— Просто... — она понизила голос, — Приходи ко мне в комнату, после того, как увидишь Артура.

На мгновение он заколебался. Стеклышки и ракушки на браслете зазвенели, когда Джулиан откинул волосы с лица. Ливви самой первой поднялась с Тавви наверх, а остальные последовали за ними. Эмма даже чувствовала, как ее раздражение плавно переходит в вину. Джулс, конечно же, был измотан. Вот и все.

— Если ты, конечно, не очень устал.

Он слегка покачал головой, по его выражению лица невозможно было ничего понять, например, о чем Джулиан думает, хотя это Эмма всегда знала наверняка.

— Я приду, — заверил ее Джулиан, положив руку девушке на плечо. Совсем беспечно, обычный жест. Будто бы они не были в разлуке целых 2 месяца.

— Приятно снова видеть тебя, — прошептал он и развернулся, чтобы подняться к себе следом за Ливви. "Конечно же, в первую очередь, ему необходимо было увидеть Артура" - подумала Эмма. Кто-то должен был доложить эксцентричному охраннику о том, что Блэкторны вернулись домой. И, конечно, он устал. И, конечно, изменился; такое бывает, когда какое-то время не видишься с человеком, отвыкаешь от него. Через день-два все должно вернуться на круги своя. Спокойствие. Неразлучность. Безопасность. Она приложила руки к груди. Однако та боль – тянущая, режущая, так ненавистная ей – возникшая из-за того, что Джулиан был в Англии, пропала. Теперь Эмма почувствовала нечто новое: странную, не сравнимую ни с чем боль в сердце.

Глава 3 Луна никогда не сияет, не принося мне мечты

Свет на чердаке Института был тусклым. Два мансардных окна были встроены в крышу, но дядя Артур решил покрыть их оберточной бумагой, когда впервые вместе со своими книгами и статьями переехал в эту комнату, сказав, что волнуется, ведь солнечный свет может навредить объектам его кропотливых исследований.

Артур и его брат Эндрю, отец Джулиана, были воспитаны родителями, одержимыми классической эпохой: древнегреческим и латынью, зарождением героев, мифологией и историей Древней Греции и Рима.

Джулиан вырос, зная истории Илиады и Одиссеи, Энеиды и аргонавтов, мужчин и монстров, богов и героев. В то время, когда Эндрю хранил любовь только к классике (ту, которая, по общему признанию, расширена настолько, чтобы называть своих детей в честь императоров и цариц - Джулиан до сих пор был благодарен своей матери за то, что он был Джулиан, а не Юлий, как хотел его отец), - Артур был одержим.

Он привез с собой сотни книг из Англии, и с тех пор комната стала буквально напичкана ими. Они были организованы согласно архивной системе, которую понимал только Артур — Антигона Софокла была свалена на «Историю Пелопоннесской войны» Фукидида, разбросанные монографии, книги с рваными переплетами и отдельные страницы были скрупулезно распределены по различным поверхностям. В комнате, по меньшей мере, было шесть столов: когда один становился слишком нагруженным бумагами, осколками глиняной посуды и статуэтками, дядя Артур просто покупал другой. Он сидел в одиночестве возле западной стороны комнаты. Через отверстие в оберточной бумаге, закрывающей окна рядом с дядей, Джулиан мог видеть блики сияющего голубого океана. Рукава старого свитера Артура были закатаны. На нем были потертые брюки, а на ногах – потрепанные комнатные тапочки. Его трость, которую он редко использовал, подпирала стену.

- У Ахилла была форминга[2] – бормотал он, – с ригелем из серебра; Геркулеса учили играть на кифаре[3]. Оба инструмента были переведены как «Лира», но один и тот же ли это инструмент? А если один, то почему разные слова для его описания?

- Здравствуйте, дядя, - сказал Джулиан, приподняв поднос, который нес, с наспех собранным ужином. - Мы вернулись.

Артур преувеличенно медленно повернулся, будто старый пес, который с опаской поднимает голову на чей-то вопль.