Леденцовые туфельки

— Ничего, время у вас еще есть, — ласково уверяет ее Зози. — Присядьте на минутку. Дайте ногам немного отдохнуть. Нико и Алиса все равно сейчас уходят. Да садитесь же, — настаивает она, поскольку мадам, похоже, пытается протестовать. — Садитесь, выпейте чашечку шоколада. На улице дождь, а ваш мальчик вполне может немного подождать.

И к моему удивлению, мадам Люзерон подчиняется.

— Спасибо, — говорит она, и садится в кресло — на фоне ярко-розового пятнистого меха она выглядит совершенно не к месту, — и ест шоколадку, и даже глаза от удовольствия закрывает, а голову откидывает на мягкую искусственную шерстку.

И выглядит такой умиротворенной — о да! — и такой счастливой…

А ветер снаружи гремит новой, только что раскрашенной вывеской, и капли дождя со стуком скачут по булыжной мостовой, и декабрь уже совсем на носу, и меня охватывает ощущение полной безопасности и надежности, я почти готова позабыть, что наши стены сделаны из бумаги, а наши жизни — из стекла, что этот ветер одним порывом может сбить с ног, и тогда зимняя пурга унесет нас прочь.

ГЛАВА 5

23 ноября, пятница

Мне следовало бы знать, что она все время им помогала Примерно так же могла поступить и я когда-то, во времена Ланскне. Во-первых, это Алиса и Нико, которые, как ни странно, так друг на друга похожи. А ведь я, между прочим, знаю, что он давно Алису приметил и раз в неделю заходит в цветочный магазин, покупает нарциссы (это его любимые цветы), но так ни разу и не решился ни заговорить с ней, ни назначить ей свидание.

И вдруг, за чашкой шоколада…

Случайность, уверяю я себя.

А теперь вот мадам Люзерон, всегда такая замкнутая, напряженная, готова вот-вот сломаться. Сидит себе и выбалтывает все свои тайны, выпускает их на волю, точно аромат духов из старого флакона, в котором, как все считали, и духи-то давным-давно высохли.

И наконец, это солнечное сияние у наших дверей — даже когда идет дождь! — тоже наводит меня на мысль о том, что нам кто-то помогает, что поток покупателей, который не иссякает у нас в последние несколько дней, связан отнюдь не только с нашим новым ассортиментом.

Я знаю, что сказала бы на это моя мать.

«Ну и что тут плохого? Никому ведь от этого хуже не стало. Разве все они не заслужили, чтобы им немного помогли, Вианн?»

А мы разве этого не заслужили?

Я вчера попыталась предупредить Зози. Объяснить ей, почему она ни во что не должна вмешиваться. Но не сумела. Открыв шкатулку с тайнами, можно так и не суметь снова закрыть ее. И я чувствую, что меня Зози считает неразумной и столь же скупой, сколь щедра она сама, — скупой, как тот булочник из старой сказки, который требовал платы за аромат пекущегося хлеба.

Я знаю, она бы тоже сказала: «И что тут плохого? Что мы теряем, помогая им?»

Ох, я чуть было все ей не выложила! Несколько раз мне хотелось это сделать, но я останавливала себя. И кроме того, это действительно могло быть простым совпадением.

Но сегодня произошло и еще кое-что, лишь подтвердившее мои прежние сомнения. Неожиданно катализатором событий послужил Лоран Пансон. Я уже несколько раз на этой неделе замечала его у нас в магазине, так что его появление для меня не новость, и, если я не заблуждаюсь, влечет его сюда вовсе не шоколад.

И вот сегодня утром он опять явился — долго разглядывал шоколадки под стеклянными колпаками, фыркал, читая ценники, совал нос в каждую мелочь, с кислой миной изучая наш новый интерьер и время от времени с плохо скрытым неодобрением произнося свое «пфе!».

Это был один из тех солнечных ноябрьских дней, которые тем более ценны, что случаются очень редко. Тихо, как летом; небо высокое, ясное, синее, а на нем белыми царапинами — следы от реактивных самолетов.

— Чудесный сегодня денек, — сказала я Лорану.

Он в ответ презрительно фыркнул.

— Просто посмотреть зашли или, может, чего-нибудь выпьете?

— По таким-то ценам?

— Выпейте чашечку за счет заведения.

Некоторые люди просто не в силах отказаться от дармового угощения. Лоран, все еще ворча, сел за столик, милостиво принял из моих рук чашку кофе и завел свое обычное нытье.

— Закрыть меня в такое время года! Это же просто издевательство! Нет, кому-то наверняка меня разорить хочется!

— А из-за чего, собственно, все произошло? — поинтересовалась я.

И он принялся изливать на меня свои горести. Кто-то на него пожаловался — дескать, он разогревает в микроволновке всякие остатки и подает клиентам; потом какого-то идиота угораздило заболеть; и тут уж к нему прислали чиновника из окружной инспекции по здравоохранению, который с трудом мог объясняться по-французски и обиделся на Лорана за какое-то невинное высказывание, хотя он, Лоран, вел себя по отношению к этому парню в высшей степени пристойно и вежливо…

— А он взял и закрыл мое кафе! Просто так — хоп! Взял и закрыл! Я что хочу сказать: куда идет наша страна, если в высшей степени приличное кафе — которое не одно десятилетие существовало здесь! — берет и закрывает какой-то проклятый pied-noir…[42]