Леденцовые туфельки

Суденышко подскакивает, резко разворачивается и теперь несется в сторону лотка с мороженым.

— Хорошо, но только по одному.

Мы целовались, пока Розетт на берегу доедала свое мороженое; от Тьерри исходило тепло и слабый запах табака — так обычно пахнут отцы, а его руки, заключенные в рукава элегантного кашемирового пальто, походили на лапы медведя. Он прижимал меня к себе своими огромными лапищами, и я чувствовала, что на мне под осенним пальто слишком тонкое красное платье.

Это были хорошие поцелуи; они начались с моих холодных пальцев, затем умело, без спешки добрались до моей шеи и наконец достигли губ; и под ними я понемногу согревалась, точно у жаркого костра, оттаивала душой, которую уже успел заморозить этот ледяной ветер, а он все повторял: «Я люблю тебя, я люблю тебя» (он часто это говорит мне), но еле слышно, чуть задыхаясь, точно нетерпеливый ребенок, слишком торопящийся спасти свою душу.

Он, должно быть, заметил выражение моего лица и спросил, тут же опять становясь серьезным:

— В чем дело?

Как рассказать ему? Как объяснить? Он смотрел на меня с такой искренностью, с таким неожиданным вниманием, и его голубые глаза слезились на ветру. И он выглядел таким бесхитростным, таким обыкновенным — неспособным, несмотря на принадлежность к сложному миру бизнеса, понять, как мы его обманываем.

Что же он видит в Янне Шарбонно? Сколько раз я старалась это понять. И что он мог бы увидеть в Вианн Роше? Неужели с недоверием воспринял бы ее нешаблонное, чуждое условностям поведение? Неужели презрительно фыркнул бы, узнал о ее верованиях? Неужели осудил бы ее предпочтения? Или, может, пришел бы в ужас, узнав, как она ему лгала?

Он медленно перецеловал кончики моих пальцев, по одному поднося их к губам, и вдруг улыбнулся.

— У тебя вкус шоколада.

Но тот ветер по-прежнему выл у меня в ушах, и деревья вокруг качались и шелестели, усиливая его вой, делая его оглушительным, точно грохот океанских волн, точно струи тропического ливня в сезон дождей. Ветер подбрасывал к небесам конфетти опавших листьев и дышал на меня запахами той реки, той зимы, тех ветров.

И тут в голове мелькнула странная мысль…

«Что, если рассказать Тьерри правду? Что, если рассказать ему все?»

И стать для него понятной, любимой, понятой. У меня перехватило дыхание…

«Ах, если б осмелиться…»

Этот ветер делает с людьми странные вещи: он крутит их, вертит, заставляет танцевать. В один миг он превратил Тьерри в мальчишку с взъерошенными волосами и ясными глазами, полного надежд. Да, подобные искушения этому ветру подвластны, он может соблазнить человека, внушить ему дикие мысли и еще более дикие мечты. Но в ушах у меня постоянно звучало то предупреждение — даже в эти мгновения я понимала, что Тьерри Ле Трессе, несмотря на все свое тепло и всю свою любовь, никогда не сможет соперничать с тем ветром.

— Я не хочу терять свой магазин, — сказала я ему (а может, тому ветру). — Мне необходимо его сохранить. Мне необходимо, чтобы он стал моим.

Тьерри рассмеялся.

— И всего-то? В таком случае выходи за меня, Янна. И у тебя будет сколько угодно магазинов и кафе-шоколадниц, сколько угодно шоколада. И у тебя самой всегда будет вкус и запах шоколада. Ты просто насквозь им пропахнешь — да и я тоже…

Его слова все-таки заставили меня рассмеяться. И Тьерри, схватив меня за руки, стал кружиться со мной по сухому гравию, и Розетт так хохотала, что даже икать начала.

Возможно, именно поэтому я и сказала то, что сказала; мгновенный, опасный порыв, вой ветра в ушах, волосы, брошенные мне в лицо, и Тьерри, готовый отдать мне все, что у него есть за душой, почти испуганно шепчущий, уткнувшись мне в волосы: «Я люблю тебя, Янна!»

«Он боится потерять меня», — вдруг подумала я и тогда решилась все-таки сказать ему те слова, хоть и понимала, что теперь пути назад уже не будет; и я сказала со слезами на глазах и мокрым, красным из-за леденящего ветра носом:

— Хорошо. Только пусть все будет тихо…

Он даже глаза вытаращил от неожиданности.

— Ты уверена? — задыхаясь, спросил он. — Я думал, ты захочешь… ну, сама знаешь… Он улыбнулся. — Подвенечное платье. Церковь. И чтобы хор пел. И кругом подружки невесты, и звон колоколов — в общем, все такое.

Я покачала головой.

— Нет, никакой свадебной шумихи, — сказала я.

Он снова поцеловал меня.

— Хорошо, никакой, раз ты сказала «да».

И на мгновение мне стало так хорошо! Я наконец держала в руках свою маленькую чудесную мечту. Тьерри — хороший человек, думала я. Человек с корнями, человек с принципами.

«И с деньгами, Вианн, не забывай об этом», — раздался у меня в ушах чей-то злорадный голос, но голос этот звучал довольно слабо и становился все слабее по мере того, как я отдавалась своей маленькой чудесной мечте. «Да будь она проклята, — думала я, — будь проклят этот ветер! На этот раз ему нас прочь не унести!»

ГЛАВА 7

9 ноября, пятница