Леденцовые туфельки

— Ой! — Он вдруг перестал совать Розетт ложку и быстро отдернул руку. — Она меня укусила! Дрянь! Она укусила меня!

Мне показалось, что краем глаза я заметила промелькнувшее золотистое сияние, глаз-бусинку, загнутый крючком хвост...

А Розетт с помощью пальцев сделала кому-то знак: подойди сюда.

— Розетт, пожалуйста, не надо...

— Бам, — сказала Розетт.

Ох, нет. Только не сейчас...

Я встала, намереваясь уйти.

— Анук, Розетт...

Я взглянула на Тьерри. На запястье у него краснел крошечный след укуса. Мою душу охватила паника. Одно дело, когда подобная Случайность происходит у нас в магазине, но совсем другое — здесь, где столько народу...

— Извини, пожалуйста, — сказала я Тьерри. — Но нам пора.

— Но вы же так ничего и не съели! — обиделся он.

Я понимала: в его душе борются гнев, возмущение и всепоглощающее желание во что бы то ни стало удержать нас, доказать самому себе, что он поступил правильно, что эту ситуацию можно легко переломить, что все еще может пойти в соответствии с задуманным планом.

— Я не могу больше задерживаться, — сказала я и подхватила Розетт на руки. — Извини... но мне просто необходимо немедленно отсюда выйти...

— Янна...

Тьерри схватил меня за руку, и мой гнев, вызванный тем, что он осмелился вмешаться в мои отношения с детьми, в мою жизнь, вдруг угас, стоило мне увидеть выражение его глаз.

— Я хотел, чтобы все было как следует, — сказал он.

— Все в порядке, — успокоила я его. — Ты ни в чем не виноват.

Он заплатил по счету и пешком проводил нас до дома. В четыре часа дня на улице было уже темно, и свет фонарей отражался от мокрой мостовой. Мы почти не разговаривали, Анук держала Розетт за руку, и они старательно обходили каждую трещину. Тьерри молчал с каменным лицом, засунув руки глубоко в карманы.

— Прошу тебя, Тьерри, не будь таким! Розетт сегодня днем не спала, и тебе прекрасно известно, что она в таких случаях всегда перевозбуждается.

На самом деле сильно сомневаюсь, что он вообще хоть что-нибудь в этом понимает. Его сыну сейчас, должно быть, уже больше двадцати, так что сам он наверняка позабыл, что маленький ребенок в семье — это и вечное раздражение, и слезы, и крики, и суматоха. Впрочем, у них в семье, возможно, всем этим занималась Сара, а Тьерри играл роль великодушного отца: игра в футбол, прогулки в парке, сражения на подушках, всевозможные развлечения.

— Ты просто забыл, как это бывает, — сказала я. — Мне иногда действительно трудно с нею справиться. А ты вмешиваешься и делаешь только хуже...

Он вдруг повернулся ко мне, лицо его было бледным от напряжения.

— Напрасно ты думаешь, что я все позабыл. Когда родился Алан...

Он вдруг умолк, и я видела, что он тщетно пытается совладать с собой.

Я положила руку ему на плечо.

— Что ты?

Он покачал головой и сдавленным голосом пробормотал:

— Потом. Когда-нибудь потом я расскажу тебе об этом.

Мы вышли на площадь Фальшивомонетчиков, и я минутку постояла на пороге магазина под свежевыкрашенной вывеской, чуть поскрипывавшей на ветру, глубоко вдыхая сырой, промозглый воздух.

— Ты прости меня, Тьерри, — сказала я.

Он молча пожал плечами, похожий на медведя в своем кашемировом пальто, но мне показалось, что лицо его немного смягчилось.

— Я все сделаю, как ты хочешь, — продолжала я. — Я приготовлю вкусный обед, мы уложим Розетт и сможем спокойно обо всем поговорить.

— Хорошо, — вздохнул он.

Я открыла дверь.

И увидела, что внутри стоит какой-то мужчина в черном. Он стоял совершенно неподвижно, и я поняла, что лицо его мне знакомо лучше, чем мое собственное; на устах у него уже начинала угасать улыбка — явление редкое, но великолепное, как летняя гроза...

— Вианн, — промолвил он.

Это был Ру.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

ГЛАВА 1

1 декабря, суббота

Стоило ему войти в магазин, и я поняла: не миновать мне беды. Некоторые люди, знаете ли, несут в себе этакий заряд — это видно по цветам их ауры, а у него аура походила на едва заметное пламя газовой горелки, бледное, желтовато-голубое, готовое в любой момент ярко вспыхнуть и взорваться.

Впрочем, с виду этого о нем ни за что не скажешь. Парень как парень, ничего особенного. Париж таких, как он, в год по миллиону проглатывает. В джинсах, в солдатских ботинках. Таким, как он, в Париже не по себе, такие, как он, мужчины всегда предпочитают брать зарплату наличными. Я и сама достаточно часто бывала в таком положении, так что запросто распознаю этот тип людей; в общем, думала я, если это просто очередной наш покупатель, то я — Дева Мария.

Я стояла на стуле и вешала картинку. Точнее, собственный портрет, нарисованный Жаном-Луи. И услышала, как этот тип вошел. Зазвенели колокольчики у двери, затопали по паркету его грубые ботинки.

И тут он сказал: «Вианн!» И было в его голосе нечто такое, что заставило меня обернуться и посмотреть на него. Обыкновенный мужчина в джинсах и черной футболке; рыжие волосы стянуты на затылке шнурком. В общем, я уже сказала: ничего особенного.