Леденцовые туфельки

Эсэмэска, пришедшая вчера вечером от Тьерри:

«Я видел 100 каминов, но ни один из них не согрел моего сердца.

М. б., я просто скучаю п. т.?

Увидимся завтра.

Люблю,

Т.»

Сегодня идет дождь, это даже не дождь, а противная призрачная морось, внизу, у подножия Холма, превращающаяся в густой влажный туман, зато наша chocolaterie среди безлюдных мокрых улиц выглядит просто волшебно, и вывеска над ней так и сияет. Сегодня спрос превзошел все ожидания: только за утро больше дюжины покупателей! Причем эти люди по большей части зашли случайно. Впрочем, приходили и постоянные наши клиенты.

Все произошло так быстро! Двух недель не прошло — а перемены просто удивительные. Возможно, все дело в новом облике нашего магазина, или в запахе растопленного шоколада, или в убранстве витрины, от которой просто глаз не отвести.

Но так или иначе, а клиентура наша увеличилась во много раз; теперь к нам заходят и местные жители, и туристы; a то, что началось с моего невинного желания вспомнить старые навыки, превратилось в постоянную занятость, поскольку мы с Зози пытаемся соответствовать растущему спросу на мой шоколад домашнего приготовления.

Сегодня, например, мы успели сделать чуть ли не сорок коробок различных лакомств. Из них пятнадцать — трюфели (они по-прежнему отлично продаются), но есть и шоколадки с кокосовой стружкой и с вишнями, и цукаты из апельсиновых корочек в горьком шоколаде, и помадка, и засахаренные фиалки. А также мы сделали штук сто lunes de miel[43], это такие кругленькие шоколадки, где на темном фоне изображена в профиль светлая растущая луна.

Это же такое удовольствие — купить целую коробку! Самому со вкусом выбрать шоколадки, а потом смотреть, как их аккуратно укладывают, точно в гнездышки, в ячейки из хрустящей темно-красной бумаги, и думать, какой формы коробка лучше — в виде сердца, круглая или квадратная. И при этом — вдыхать смешанный аромат сливок, карамели, ванили и темного рома. Затем выбрать ленту, оберточную бумагу и попросить, чтобы сверток из шелковистой рисовой бумаги украсили цветком или бумажным сердечком... Ах, как я соскучилась по всему этому! Я ведь не занималась ничем подобным с тех пор, как родилась Розетт. И тосковала по жару разогретой медной сковороды. По запаху растопленной глазури. По своим керамическим мискам и формочкам, знакомым мне с детства и горячо любимым — так любят издавна хранящиеся в семье елочные игрушки, которые передаются из поколения в поколение. Эта звездочка, этот квадратик, этот кружок... У каждого из этих предметов свое предназначение, каждый жест, связанный с ними и столько раз в жизни повторенный, содержит целый мир воспоминаний.

У меня почти нет фотографий. Нет альбомов, нет памятных подарков, если не считать тех немногочисленных вещиц, что хранятся в шкатулке моей матери: карты, несколько газетных вырезок, амулет в виде кошечки. Мои воспоминания хранятся в другом месте. Я могу вспомнить каждый шрам, каждую царапину на деревянной ложке или медной сковороде. Эта плоская лопаточка — самая моя любимая. Ру вырезал ее из цельного куска дерева, и она мне как раз по руке. А этот красный шпатель — единственная вещь в моем хозяйстве, сделанная из пластмассы, но этот шпатель я помню с раннего детства, это подарок одного пражского зеленщика. Вон той эмалированной кастрюлькой со щербатым краем я всегда пользовалась, чтобы сварить горячий шоколад для Анук: в те дни для нас так же невозможно было позабыть об этом ритуале, совершаемом дважды в день, как для кюре Рейно — пропустить церемонию первого причастия...

Каменная плита, на которой я охлаждаю растопленный шоколад и делаю смеси, вся покрыта крошечными пересекающимися зарубками. Я могу читать по ним лучше, чем по собственной ладони, хотя ни того ни другого стараюсь не делать. Я бы предпочла ничего не знать о своем будущем. Мне и настоящего более чем достаточно.

— А что, сама chocolatiere[44] дома?

Голос Тьерри не узнать невозможно: грубоватый, громкий, дружелюбный. Я услышала его из кухни (делала там шоколадные конфеты с ликером, самые трудоемкие). Звон колокольчиков, топот ног — и тишина: он явно озирался, рассматривая новый интерьер.

Я вышла из кухни, вытирая о фартук испачканные шоколадом руки.

— Тьерри!

Я поцеловала его, расставив руки в стороны, чтобы не испачкать ему костюм.

Он усмехнулся.

— Боже мой! Да ты тут и впрямь все переделала!

— Тебе нравится?

— Ну... все стало... как-то по-другому.

Возможно, мне показалось, но в его голосе послышалось нечто вроде легкого страха, когда он осматривал яркие стены с нанесенным по трафарету рисунком, мебель с отпечатками ладошек, старые кресла в пестрых накидках, горшочек с горячим шоколадом и чашки на трехногом столике, яркую витрину с красными туфельками Зози, возвышающимися над горой «сокровищ» в красивых конфетных обертках.

— Это просто...