Леденцовые туфельки

Пришло время расставить все точки над Слишком уж долго я играла роль домашней кошечки — пора показать и звериный оскал; пора встретиться с противницей лицом к лицу, причем на ее собственной территории.

Я нашла ее на кухне — сидит, завернувшись в шаль, и перед ней чашка шоколада, который давным-давно остыл. Было уже за полночь; дождь все еще шел, и в воздухе чувствовался слабый запах гари.

— Привет, Вианн.

— Привет, Зози.

Она смотрит на меня.

И я понимаю: я опять своего добилась!

Если бы у меня хоть раз и возникли сожаления по поводу украденных жизней, то лишь потому, что я многое делала втайне и мои противники не могли понять и оценить поэзию собственной гибели.

Моя мать, особа не слишком одаренная, возможно, раза два и подошла к догадке почти вплотную, но вряд ли она когда-либо по-настоящему верила в подобную возможность. Несмотря на интерес к оккультизму, она не отличалась ни особым воображением, ни особой изобретательностью, предпочитая какие-то бессмысленные ритуалы вещам, куда более свойственным человеческой натуре.

Даже Франсуаза Лавери, которая, имея вполне пристойное происхождение и будучи человеком высокообразованным, должна была все же хоть под конец что-то понять, увидеть что-то хоть краешком глаза, даже она оказалась неспособна уловить элегантность всего процесса, того, сколь тщательно была переделана и переоформлена ее жизнь...

Она всегда была недостаточно стойкой. Как и моя мать. Типичная серая мышка — естественная добыча для таких хищниц, как я. Она преподавала классическую историю и жила в квартирке рядом с площадью Сорбонны. Она чрезвычайно привязалась ко мне (как и многие другие, впрочем); мы подружились сразу, едва познакомившись (не совсем, разумеется, случайно) во время лекции в Католическом институте.

Тридцать лет, несколько полновата для своего возраста, склонна к депрессиям, друзей в Париже нет, к тому же недавно порвала со своим дружком и искала подходящую компаньонку, чтобы вместе снять квартиру где-нибудь в центре.

Вариант идеальный — я получила работу и под именем Мерседес Демуан стала ее защитницей и задушевной подругой. Я разделяла ее увлечение Сильвией Плат[53]. Я вместе с ней подтрунивала над мужской глупостью и с большим интересом обсуждала ее весьма скучную диссертацию, посвященную роли женщин в дохристианском мистицизме. В конце концов, уж в мистицизме-то я разбираюсь лучше всего. И мало-помалу я узнала все ее тайны и стала всячески подпитывать в ней меланхолические тенденции, а когда пришло время, просто отняла у нее жизнь.

Но это, разумеется, был отнюдь не поединок. Таких девиц, как она, в Париже полмиллиона: молочно-белые лица, мышиного цвета волосы, аккуратный почерк и полное неумение одеваться; разочарования свои они обычно скрывают под флером этакой академичности и здравомыслия. Можно даже сказать, что я оказала ей весьма большую услугу, а когда она была совершенно готова, я помогла ей безболезненно уйти, подсунув нужную дозу кое-чего.

После этого осталось лишь подвязать некоторые концы — предсмертная записка самоубийцы, опознание трупа, кремация и тому подобное. И я наконец обрела возможность выбросить Мерседес за ненадобностью в помойку, собрать то, что еще осталось от Франсуазы: банковские реквизиты, паспорт, свидетельство о рождении, а потом увезти ее в одно из тех путешествий, о которых она всегда мечтала, но так и не совершила, даже билетов ни разу не заказала. А тем временем кое-кто из соседей, возможно, и ломал голову над тем, как эта женщина сумела исчезнуть настолько быстро и бесследно, что после нее буквально ничего не осталось — ни семьи, ни документов, ни даже могилы.

Впрочем, через некоторое время ей предстояло вновь объявиться в качестве преподавательницы английского языка в лицее Руссо. К этому времени, разумеется, о ней уже практически все позабыли, имя ее затерялось в груде разнообразных отчетов и документов. На самом деле людям ведь по большей части все равно. Жизнь с такой скоростью мчится вперед, что о мертвых проще поскорее позабыть.

Под конец я все же попробовала заставить ее кое-что понять. Болиголов — очень полезное средство, и найти его нетрудно — летом, конечно; и он делает жертву такой покорной, такой управляемой. Паралич наступает буквально в течение нескольких минут, и после этого все просто отлично, и полно времени для споров и обмена мнениями — или, точнее, взглядами, поскольку Франсуаза в данном случае говорить, видимо, оказалась неспособна.

Честно говоря, меня это немного разочаровало. Я уже предвкушала ее реакцию после того, как скажу ей; хотя, конечно, особого одобрения и не ожидала, но все же надеялась услышать что-то интересное от человека столь высокого интеллектуального уровня.