Леденцовые туфельки

И на мгновение мне почудилось, что все хорошо. И я была так рада, что все прояснилось, потому что я ненавижу что-то скрывать от мамы, и я подумала, что, возможно, теперь, когда она знает правду, она больше не будет бояться, и снова сможет стать Вианн Роше, и сделает так, чтобы ничего плохого больше ни с кем не случалось...

Она повернулась ко мне, и я поняла, что совершила ошибку.

— Нану, отведи, пожалуйста, Розетт спать. А завтра мы во всем разберемся.

Я посмотрела на нее.

— И ты не сердишься? — удивленно спросила я.

Она покачала головой, но я поняла: нет, все-таки сердится. Лицо у нее было очень бледным и каким-то застывшим, и я видела, что в ее ауре преобладают сердитые красные и ярко-оранжевые тона, а серые и черные зигзаги означают, что душа ее охвачена паникой.

— Зози в этом совсем не виновата, — сказала я.

Но, судя по маминому лицу, она была с этим не согласна.

— Ты ведь не скажешь ей?

— Ложись-ка спать, Ну.

И я легла спать, но долго-долго лежала без сна, прислушиваясь к завываниям ветра, к стуку дождя по крыше, глядя на тучи, быстро бегущие по небу, и белые рождественские огни за окном, словно прижатые ветром к мокрому стеклу, так что невозможно было определить, настоящие звезды заглядывают ко мне или фальшивые.

ГЛАВА 5

21 декабря, пятница

Я давно уже не гадала и не заглядывала в магический кристалл. Так, случайный промельк, искра, подобная статическому разряду от руки незнакомца, — но специально я ничего не предпринимала. Я и так вижу, что каждый любит больше всего. И довольно с меня. Их тайны мне совсем не интересны.

Но сегодня все же необходимо попробовать снова раскинуть карты. Отчета Анук, хотя, может, и неполного, мне оказалось вполне достаточно, чтобы наконец понять. Мне еще удавалось сохранять относительное спокойствие, пока она не ушла к себе, делать вид, что я полностью владею собой. Но теперь-то я отлично слышу, как завывает декабрьский ветер, как стучатся в мою дверь Благочестивые...

Карты Таро ничего мне не дали. Они упорно показывают одно и то же, постоянно выпадают одни и те же карты, просто иногда в другом порядке, сколько бы я их ни мешала.

Шут. Влюбленные. Маг. Перемена.

Смерть. Повешенный. Башня.

Ладно, на этот раз попробуем воспользоваться шоколадом, так я не гадала уже очень давно. Но сегодня вечером мне особенно необходимо хоть чем-то занять руки, а готовить трюфели настолько просто, что я могу заниматься этим вслепую, на ощупь, ориентируясь лишь по запаху и звукам, которые сопровождают процесс размягчения глазури.

Это ведь тоже до некоторой степени магия, знаете ли. Хотя моя мать подобные занятия презирала — называла их тривиальными, пустой тратой времени; но это именно моя магия, и мои способы приготовления шоколада всегда давали лучший результат, чем ее. Разумеется, всякие магические действия имеют свои последствия, но, по-моему, мы и без того зашли слишком далеко, так что в данном случае нечего и думать о последствиях. Я была не права, когда пыталась лгать Анук, — и еще более не права, когда пыталась лгать самой себе.

Я работаю очень медленно, глаза полузакрыты. Я чувствую запах горячей меди; вода кипит, издавая какой-то металлический запах вечности. Эти кастрюльки и сковородки всегда были со мной; я помню не только их форму, но и каждую зарубку, каждую щербинку на них, оставленную временем, а кое-где на темной патине виднеются более светлые пятна — в тех местах, где их краев чаще всего касаются мои пальцы.

Все предметы вокруг меня, похоже, приобрели некую четкую определенность. А душа моя совершенно свободна; и ветер совсем разгулялся; и луна — луна зимнего солнцестояния — почти полная, до полнолуния всего несколько дней, она плывет меж облаков, точно бакен по бурному морю.

Поверхность воды уже дрожит, но закипеть вода не должна. Я растираю в небольшой керамической миске плитку глазури. И почти сразу меня окутывает знакомый аромат — темный, богатый, густой аромат горького шоколада. При такой концентрации он тает медленно, в таком шоколаде очень низкое содержание жиров, так что придется добавить в смесь масло и сливки, чтобы получилась нужная для трюфелей консистенция. Теперь от шоколадной массы исходит запах прошлого: она пахнет горами и лесами Южной Америки, срубленными деревьями-великанами, опилками и дымом лесных костров. Она пахнет благовониями и пачулями, черным золотом майя и красным золотом ацтеков, камнями, пылью и юной девушкой с цветами в волосах и чашей хмельной пульке в руках.

Этот запах необычайно возбуждает; подтаивая, шоколад становится блестящим, над медной сковородой поднимается пар, и аромат становится еще насыщенней, словно расцветает: теперь в нем чувствуются и корица, и ямайский душистый перец, и мускатный орех; чуть мрачноватые нотки в него добавляют анис и кофе, а более светлые — ваниль и имбирь. Теперь шоколад почти весь растаял. Над сковородой вьется едва заметный парок. Теперь это настоящий Theobroma, эликсир богов, в своем, так сказать, газообразном состоянии, и в этих испарениях я уже почти вижу...