Лёд и разум (СИ)

— Ты, главное, не волнуйся, — запинаясь, произнесла она. — Отец Эдуардо хороший… вампир.

— Вампир? — сил на полноценное удивление у меня не осталось. Происходящее все больше напоминало какой-то глупый фарс. — Ты шутишь?

Бобби тонко улыбнулась и дотянулась до дверного молотка. Кольцо стукнуло по львиному носу. Раз, другой, третий. Из церкви послышался зычный глубокий глас: «Проходите! Не заперто!»

— Значит, он хороший вампир, — прошептала я. — А карандаши ты взяла с собой, чтобы использовать вместо осиновых кольев, когда он станет плохим, да?

— Что? — прошептала Бобби. — Нет, что ты! Я же говорила: я очень люблю рисовать.

— Да конечно!

Мой сарказм на Бобби не подействовал. Она ухватилась за ручку, вздохнула и потянула дверь на себя.

***

Мы вошли.

Бобби опустила руку в мраморную чашу у входа, перекрестилась и двинулась вперед, к алтарю, у которого стоял священник в черной сутане. По всей видимости, отец Эдуардо. По словам Бобби, хороший вампир.

Я последовала примеру соседки. Пальцы устремились в чашу. Тело вздрогнуло: святая вода обжигала кожу. Я перекрестилась и отправилась вслед за Бобби, посматривая по сторонам.

Ряды деревянных скамеек. Колонны, удерживающие своды и галереи второго яруса. Витражи, изображающие какие-то несомненно важные, но неизвестные мне деяния. Винтовые лестницы, уходящие на второй ярус и куда-то выше. Статуя девы Марии над амвоном. Возвышение с горящими свечами у алтаря. Трансепты, расширяющие внутреннее пространство. Полумрак, придающий таинственность. Тишина, поглощающая любые звуки. И три человека: я, Бобби, отец Эдуардо.

Я подошла к возвышению, на котором застыл священник. Черные глаза внимательно наблюдали за мной. В отце Эдуардо и впрямь было что-то от киношного вампира. Худощавый, узколицый с прилизанными темными, почти черными волосами. Тонкие бескровные губы складывались в отдаленное подобие улыбки. Безупречно черная сутана подчеркивала бледность лица и изумительную белизну воротничка. Единственным отличием от вампира являлся наперсный крест на толстой цепочке. Серебряный крест. Очень массивный серебряный крест. Три фунта весом, не меньше.

— Это Риана Хьюз, — указала на меня Бобби. — Она моя соседка. Моя подруга. И я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Священник никак не отреагировал на ее слова, продолжая молчать, смотреть, изучать. Черные глаза внимательно ощупывали меня. Возникало ощущение, будто меня уложили на медицинскую кушетку, разрезали на мелкие-мелкие кусочки, а теперь тщательно оценивают эти кусочки, да приговаривают: «Вот хорошее сердце, семьдесят ударов в минуту. Печень тоже ничего, доли не увеличены. Почки, ну, бывают и лучше. Кровь густая, уровень холестерина в норме, пойдет. А мозги? Мозги сразу в урну. Не нужны!»

— А это отец Эдуардо, — соседка указала на священника. — Он очень хороший… Он помогает мне. И не только мне. Другим тоже.

— Рада познакомиться, — я попыталась изобразить улыбку. У меня это даже получилось. Наверное. Боль в правой половине лица напомнила, что не всё так радужно, как мне хотелось.

— Чем обязан? — пробасил отец Эдуардо. Он смотрел на меня и только на меня, напрочь игнорируя соседку. И этот пристальный взгляд мне оч-ч-чень не нравился.

— Риане нужна ваша помощь, — Бобби ласково потрепала меня по плечу. — Завтра ей идти на занятия, а тут такое. Посмотрите, что сотворили с ее лицом!..

— Роберта, я очень уважаю тебя, очень уважаю твоих прародителей, — гулким басом отозвался отец Эдуардо, переключившись на Бобби, — но ты слишком часто обращаешься ко мне по личным вопросам. Ты забыла? Я не аптечка первой помощи, я не связан с тобой узами, я не обязан помогать тебе, когда ты просишь.

— Ну пожалуйста! — елейно пропела соседка, изобразив восторг, надежду и умиление. — В последний раз!

— Опять последний раз… — горько выдохнул священник. Несколько мгновений он всматривался в бесстыжие широко раскрытые глаза. Не знаю, что он там хотел найти, но мгновения прошли, и отец Эдуардо снова посмотрел на меня. — Хорошо. Иди сюда. Я попробую помочь…

Я двинулась вперед, поднялась по лестнице, оказалась рядом с ним. Священник протянул руку. Тонкие бледные пальцы коснулись моего лица, перекрестили. Отец Эдуардо пробормотал: «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen» — и отвернулся. И почему мне показалось, что в его черных глазах промелькнули красные голодные искорки?

— И это всё? — неуверенно произнесла я, пытаясь понять, почудилась ли мне голодная страсть в его глазах или нет.

— Всё, — отец Эдуардо не смотрел на меня. — Иди и не греши.

Я спустилась с возвышения. Потрогала щеку, губу, бровь. Ни боли, ни опухоли. Туман в голове рассеялся. Ни слабости, ни головокружения. Но меня всё равно не покидала мысль, что стоит вызвать полицию нравов, чтобы они проверили этого священника и его профпригодность. А то мало ли… Вдруг во время мессы он включит какую-нибудь «Я хочу тебя обнять и везде поцеловать» и попробует воспользоваться советом из песни, чтобы близко пообщаться с одной из прихожанок.