Лед и пепел

Пилоты отмечают этот момент плавным покачиванием самолета с крыла на крыло, а Диомид Шекуров, посмотрев через иллюминатор вниз, скептически махнув рукой, проговорил:

— Льды — они и есть льды! Все то же!

Под самолетом проплывали большие поля, разделенные грядами торосов, с узкими разводьями чистой воды. Глаза неотрывно следят за горизонтом. На всех темные очки, но глаза болят от яркого света, отраженного ледяной поверхностью.

Проходит час, другой. Ритмично гудят моторы. В их монотонной песне — наше спокойствие. Черевичный, Либин и Острекин в моей рубке. Здесь меньше шума, свободнее и совсем тепло. Благодаря оранжевой окраске самолета солнечные лучи напревают штурманскую кабину так, что можно работать без меховых перчаток. А наружный термометр показывает — 32°.

Следя за льдами, мы заметили много полей, пригодных для посадки тяжелого самолета. Это радует, но будут л» такие же льды там, впереди?

— Да! Очевидно, в этом районе новых земель нет! — несколько разочарованно говорит Черевичный. — Уж очень здесь глубок океан!

— А вы верите измерениям Уилкинса? Вот сядем и проверим сами, тогда и можно будет решать, есть ли здесь неоткрытые земли' — возражает ему Либин и взглядом просит моей поддержки.

Я молчу. Сейчас меня больше всего интересует самолетовождение. Верны ли мои расчеты, правильно ли я давал курс пилотам? Через час посадка в намеченной точке. Только там, на льду, можно будет точно определиться.

Тяжелый морской бинокль переходит из рук в руки.

— Нет, не вижу пальм земли обетованной! — с иронией говорит Черевичный, передавая бинокль Каминскому. Тот медленно водит им по горизонту, замирает в одном месте и, быстро наклонившись к Ивану, вручает ему бинокль, указывая рукой вперед, правее курса. Ученые бросаются к Черевичному.

— Опять айсберг! — говорит Черевичный, отдавая бинокль Либину.

Все чаще и чаще я беру высоты солнца и за пять минут до расчетного места объявляю:

— В 03.55 широта 81°25', долгота 181°00'. Прошу «колумбов росских» приготовиться к отдаче якоря!

Черевичный довольно кивает и показывает на хаотические нагромождения льдов.

— Пройдем вперед! Вон там что–то белеет, — говорит он.

Через семь минут мы над издали замеченной льдиной. Это большое поле годовалого льда зажато со всех сторон, как кольцом, тяжелым паковым. Снежная поверхность с небольшими застругами заманчиво блестит в лучах низкого солнца.

Мы делаем круг, второй, пытаясь на глаз определить толщину льда, ибо инструментального определения нет. (Нет его и сейчас.) Тревожно бьется мысль: выдержит ли?

Аварийная радиостанция, запас продуктов, палатка — в компактных тюках, сосредоточены у выходного люка. Для быстрого, в случае аварии, выброса на лед. Так же строго распределены обязанности аварийного аврала. Все предусмотрено, и все же мы волнуемся.

— Это старая льдина, ей не меньше года! — кричит Иван Иванович, чувствуя мои сомнения. Видимо, они тревожат и его.

— Поле надежно, по секундомеру тысяча пятьсот метров. Смотри, оно спокойно выдерживает давление окружающего льда, — отвечаю я, внимательно изучая поле во всех его деталях.

Все прилипли к иллюминаторам.

— Что же, пошли? — говорит Черевичный.

— Пошли! — одновременно отвечаем мы с Каминским.

— Я сбрасываю на лед дымовые бомбы, чтобы по их султанам легче найти льдину при заходе на посадку. Но, как и следовало ожидать, на малой высоте мы потеряли наше поле. Наконец впереди, чуть слева, мы увидели длинный шлейф черного дыма и пошли на посадку.

Почти чиркая лыжами по торосам, самолет перескакивает последнюю гряду и, мягко коснувшись снежной поверхности, стремительно скользит по льду. В конце пробега машина резко подпрыгивает, потом еще и еще и останавливается…

На какое–то мгновение мы замираем: мы на «полюсе недоступности»!!!

Не выключая моторов, как условились, выскакиваем с Каминским на лед и пешнями проверяем крепость льда.

— Все в порядке! — кричит Михаил Николаевич, и из самолета один за другим выпрыгивают все члены экспедиции. Купаясь в ослепительных лучах солнца, гордо реет водруженное нами знамя Родины. Непередаваемое, радостное состояние!

Без шапок, тесно сбившись у древка знамени, мы кричим «ура», обнимаемся, тиская друг друга. Какое–то хмельное состояние огромного счастья!

Наша буйная радость постепенно уступает место четкой деловитости. Быстро осматриваем льдину и ставим машину так, чтобы при первых признаках сжатия льда успеть подняться в воздух или вырулить на соседнюю паковую льдину. После осмотра все собираются у самолета. Гидролог Черниговский, весь закутанный в меха, топает ногой по льду и, горя глазами, говорит:

— Вот он, район «полюса недоступности»! Наш, братцы, советский!

И, не чувствуя холода, он пересыпает колючий снег с руки на руку, с той любовью, с какой перед посевом пробует землю на пашне крестьянин.

Быстро развертываем лагерь. Оранжевыми маками палаток расцветает снежное поле.