Их глаза встретились. Джудит не заметила взгляда, которым они обменялись. Эмма подошла к столу и положила купюры веером на клеенку. Джудит повернулась, чтобы взять деньги со стола, и тут брат Антоний шагнул к ней и влепил ей кулаком по носу. И до этого ее нос был не слишком красив, а теперь из него брызнула Кровь. Брат Антоний вычитал где-то, что удар в нос очень болезнен и высокоэффективен. При этом из носа хлещет кровь, и люди пугаются ее вида. Когда из ее носа полилась кровь, Джудит забыла про пистолет. А брат Антоний схватил ее запястье, завел руку назад и вырвал пистолет.
– Очень хорошо, – сказал он.
Джудит прижала руку к носу. Кровь вытекала из носа сквозь пальцы. Эмма взяла полотенце для посуды и кинула ей.
– Оботрись, – сказала она.
Джудит всхлипывала.
– И перестань плакать. Никто не будет тебя бить.
Джудит не вполне поверила. Ее
– Что вы хотите? – спросила Джудит. Она прижимала полотенце к носу. Полотенце становилось красным. Нос болел. Она заподозрила, что монах сломал его.
– Сядь, – сказал брат Антоний. Теперь он улыбался: ситуация снова была в его руках.
– Сядь, – повторила Эмма.
Джудит села за стол.
– Дайте мне лед, – сказала она. – Вы сломали мне нос.
– Принеси ей лед, – сказал брат Антоний.
Эмма пошла к холодильнику. Она вытащила ванночку со льдом и вытрясла лед в мойку. Джудит передала ей запятнанное кровью полотенце, и Эмма завернула в него несколько кубиков льда.
– Вы сломали мне нос, – снова сказала Джудит, взяла полотенце и приложила завернутый лед к носу. С улицы доносилась сирена «Скорой помощи». Она подумала, не придется ли ей вызывать «Скорую помощь».
– Кто были его клиенты? – спросил брат Антоний.
– Что? – Вначале она не поняла, о ком он говорит. Потом она сообразила, что он спрашивает про Пако.
– Его
– Ты знаешь, кого мы имеем в виду, – сказал брат Антоний. Он сунул пистолет в карман спереди рясы и сделал знак Толстухе. Эмма снова начала рыться в сумке. На одну секунду Джудит подумала, что они отпустят ее. Монах убрал пистолет, а «жирная» копалась у себя в сумке. Они собирались отдать ей деньги в конце концов. Но, когда Эмма извлекла руку из сумки, в ней было что-то длинное и узкое. Большой палец Толстухи пошевелился, и, блеснув, раскрылась опасная бритва. Джудит боялась бритвы пуще пистолета. В жизни в нее никогда не стреляли, но резали ее много раз, и однажды ее порезал даже Пако. На плече у нее был шрам. Этот шрам был менее уродлив, чем отметины, которые он выжег сигаретами у нее на груди.
– Кто были его клиенты? – снова спросил брат Антоний.
– Я его почти не знала, – сказала Джудит.
– Ты с ним жила, – сказала Эмма.
– Это не означает, что я знала его, – сказала Джудит, что по-своему было ужасной правдой.
Она не хотела говорить, кто были клиенты Пако, потому что
– Кто его клиенты? – спросила Эмма.
– Не знаю. Какие
– Для сладкой пудры, – сказала Эмма и приблизилась к ней с бритвой.
– Я не знаю, что означает «сладкая пудра», – сказала Джудит.
– Это такая пудра, дорогая, – сказала Эмма, поднося бритву к ее лицу, – которую
– Нет, лицо не надо, – сказал брат Антоний почти шепотом. – Только не лицо.
Он улыбнулся Джудит. И снова на какую-то секунду Джудит подумала, что он отпустит ее. Толстуха казалась угрожающей, но монах, конечно...
– Сними халат, – сказал брат Антоний.