Лед

— Нет ли гипотезы, отсутствующей в материалах дела, но учитываемой тобой? — вдруг спросил Сервас, тоже переходя на «ты», словно их сблизили чувства, возникшие в ходе разговора. — Варианта, который ты отмел как бездоказательный?

Старик заколебался, потом осторожно ответил:

— У нас было множество гипотез, но ни одна из них не имела ни малейшего подтверждения. Ни единую мы по-настоящему не отмели. В моей карьере это самая большая загадка. Думаю, у каждого следователя есть такая в жизни. Есть дело, не кончившееся ничем. Оно преследует их всю жизнь, оставляя ощущение фрустрации, незавершенности. И это ощущение перевешивает все удачи.

— Верно, — заметил Сервас. — У всех есть такие дела. Но в подобных случаях всегда имеется некая версия, которая важнее всех остальных. Смутная идея, возникшая ниоткуда, но мы интуитивно ей следуем, и она всегда приводит нас куда-нибудь. Даже если шанса почти нет и следствие повернуло совсем в другую сторону. Версия ни к селу ни к городу, понимаешь? Есть что-нибудь такое, что не могло фигурировать в материалах?

Сен-Сир глубоко вздохнул и пристально посмотрел на Серваса. Казалось, он снова колеблется.

Потом старик нахмурил густые брови и сказал:

— Да, была у нас одна гипотеза, которая мне нравилась больше остальных. Но я не нашел ни одной детали, ни единого свидетельства в ее поддержку. В общем, она так и осталась вот здесь, — прибавил он, постучав себе пальцем по лбу.

— Лагерь отдыха «Пиренейские серны», — сказал Сен-Сир. — Ты о нем что-нибудь слышал?

Это название прокладывало себе путь в мозгу Серваса, пока в памяти не всплыла картинка: заброшенные здания и баннер, натянутый над дорогой по пути в институт. Он сразу вспомнил все свои ощущения при виде этого мрачного места.

— Мы проезжали его, когда ехали в институт. Он ведь закрыт?

— Совершенно верно, — ответил следователь. — Но в течение нескольких десятков лет лагерь работал. Его открыли после войны, и до девяностого года он принимал детей. — Он немного помолчал. — Лагерь «Пиренейские серны» предназначался для детей Сен-Мартена, которые не имели возможности куда-нибудь выехать на каникулы. Частично он был в ведении муниципалитета, который назначал директора, принимал детей от восьми до пятнадцати лет. Обычный летний лагерь с походами в горы, игрой в мяч, физическими упражнениями и купанием в окрестных озерах… — Сен-Сир слегка поморщился, словно у него заболел зуб. — Я заинтересовался лагерем, потому что через него прошли пятеро из семи покончивших с собой подростков. Они проводили там как раз два последних лета перед тем, как наложить на себя руки. Пребывание в лагере было практически тем единственным, что их объединяло. Отслеживая, где они находились, я выяснил, что два лета они проводили в «Пиренейских сернах», а за год до того в лагере сменился директор.

Сервас весь превратился во внимание. Он догадался, куда клонит следователь.

— Тогда я принялся копаться в жизни этого директора. Молодой тридцатилетний парень, женат, двое маленьких детей, мальчик и девочка, ни в чем плохом не замечен…

— А ты не знаешь, где его можно найти? — спросил Сервас.

— На кладбище. Лет десять тому назад он врезался на своем мотоцикле в тяжело нагруженную фуру. Проблема в том, что я не обнаружил ни малейших следов сексуального насилия ни у одного из юных самоубийц. К тому же двое из них в лагере не отдыхали. С другой стороны, если учесть, что многие местные ребята там побывали, то нет ничего удивительного в том, что они объединились, пусть даже и в таком страшном деле. Я отмел эту гипотезу…

— Но ты продолжаешь думать, что искать надо именно в этом направлении?

— Да. — Сен-Сир поднял голову, и глаза его блеснули.

— Ты мне рассказал об этой жалобе на Гримма и остальных троих и почти сразу же исчез. Полагаю, в ходе расследования самоубийств ты допрашивал эту четверку?

— С какой стати? Не было никакой связи между происшествиями.

— А ты уверен, что не подумал о них при расследовании?

Сен-Сир снова заколебался, а затем ответил:

— Да, уверен.

— Поясни.

— Жалоба на сексуальный шантаж была не первой шумихой, поднявшейся вокруг этой четверки. Ходили слухи и до, и после, но ничего не выходило наружу, кроме той жалобы.

— Какого плана слухи?

— Говорили, что и другие девушки не избежали той же участи и что в некоторых случаях это плохо кончилось. Парни любили подразнить, поиздеваться, а подвыпив, были склонны к насилию. Такие вот дела. Но девушки, о которых ходили сплетни, все были совершеннолетние. А самоубийцы — дети. В общем, я не стал отрабатывать эту гипотезу. Ведь в те времена всяких слухов хватало выше головы.

— А про Гримма и всю четверку? Это было правдой?