Я обратил внимание на то, что, рассказывая, правую руку он всё время держал в кармане. Нужно было попробовать добиться успеха хитростью. Обещая ему, что у нас в больнице он будет в полной безопасности, я предложил ему остаться, однако добавил, что ему придётся переодеться в больничное платье. Он не дал согласия и стал высказывать ряд сомнений и колебаний. На бесплодные уговоры было затрачено около получаса.
Приходилось действовать другим способом. Я оставил больного с его спутницей якобы для того, чтобы они могли посоветоваться, и пошёл за санитарами. Дежурили два молодых рослых парня. Я предупредил их об опасности и предложил встать по обе стороны от выхода из приёмного покоя в вестибюль. Под каким-нибудь предлогом я решил вывести больного через эту дверь.
Не знаю, плохо ли я объяснил или санитары решили действовать по своему усмотрению, но они не остались ждать у дверей, а зашли оба в приёмный покой. На встревоженного, подозрительного больного это подействовало сразу же: он ещё глубже засунул руку в карман. Ещё раз попытался я уговорить его; затем решил выйти из кабинета, чтобы обдумать дальнейший план действий. Этим моментом воспользовались санитары и по собственному почину бросились на больного. Но он был не напрасно настороже: выхватив револьвер, он стал стрелять. Одним из четырёх выстрелов оказалась раненой в ногу дежурная сестра, которая подошла, чтобы принять больного.
Револьвером больной обеспечил себе свободу. Он бросился в комнату, примыкавшую к приёмному покою, заперся там вместе со спутницей, а она отчаянным голосом стала кричать, чтобы мы отошли подальше, так как он собирался стрелять через дверь.
Положение складывалось трудное, неразрешимое без посторонней помощи. Поэтому мне пришлось обратиться в районное отделение милиции. Через 10–15 минут прибыли два милиционера. Тем временем, однако, разыгрались дальнейшие события. Больной выбежал из своего укрытия. В течение нескольких минут мне и санитарам пришлось участвовать в игре в «догоняшки». Мы бегали по комнатам, преследуя убегавшего от нас пациента. После нескольких туров, потеряв отставшую от него спутницу, больной бросился к лестнице и взбежал на четвёртый этаж. Оттуда он стал нам угрожать револьвером. В таком положении и застали нас пришедшие милиционеры. Вид у них был растерянно-задумчивый; помощи они оказать не смогли. Они объяснили, что умеют брать бандитов, но не душевнобольных. Для устрашения один из них выстрелили в потолок, что ночью в психиатрической больнице не было особенно кстати.
По предложению милиционеров была вызвана собака. Однако после выстрела с четвёртого этажа проводник заявил, что собака – животное дорогое, рисковать ею он не намерен. Тогда после некоторых переговоров по телефону явились представители первой бригады Уголовного розыска (первая бригада по борьбе с бандитизмом).
Зрелище это было внушительное. На лестнице выстроилась целая группа работников бригады с револьверами в руках. Однако это был действительно душевнобольной, а не бандит. Ему предложено было сдать оружие. Он не испугался, а, в свою очередь, предложил приехавшим подняться к нему и показать ему их мандаты.
Вспомнили о пожарных. Приехали они довольно быстро, но вступили в длительные переговоры с начальством. Им также не хотелось рисковать головами. Наконец, был выработан план. Нужно было приставить снаружи дома лестницу, выбить окно на уровне между третьим и четвёртым этажами против площадки, где стоял больной, и окатиться его водой из шланга.
Пока пожарные расставляли лестницу, я решил возобновить переговоры. Объяснив больному в двух словах безвыходность его положения, я предложил ему сдаться. На этот раз уговоры подействовали: спустившись по лестнице почти на два марша и не доходя до третьего этажа, он выстрелил себе в грудь, выронил револьвер и упал навзничь. Мы бросились к нему, внесли его в отделение. Он оказался невредимым: его револьвер был «бульдогом» устарелой системы. Последняя пуля, выпущенная им в себя, ударилась о толстую фуфайку, пробить её на смогла и провалилась в кальсоны, откуда и была извлечена.
Так закончился первый эпизод. В нём было ещё много подробностей. О них я не говорил. Спутница больного, оказавшаяся его невестой (как я уже упоминал), томилась в женском отделении. Я и сейчас вспоминаю, какой жалкий вид она имела. Главный врач и ещё ряд служащих прибежали на шум взволнованные, вскочившие с постелей. А больные продолжали спать.
Сейчас события, разыгравшиеся за четыре ночных часа, выглядят скорее комически. Тогда всем было не до смеха. Плохо закончилась эта история и для больного биолога. Болезнь его оказалась неизлечимой и привела его к слабоумию.