Лечение сном. Из записок старого психиатра

Не все больные, подвергавшиеся лечению длительным сном, были кататониками. Часть из них страдала бредовыми психозами. Я рассказывал о Крылове, имевшем «радиоперекличку с богом», и говорил уже, как И.П. Павлов понимал бред. У многих бредовых больных мозг также находится в состоянии сна. Но только мозговой сон при бреде ещё больше отличается от нормального, чем сон кататоника. Он ограничивается иногда только отдельными изолированными пунктами мозговой коры, пунктами наиболее пострадавшими. Поэтому при бреде труднее рассчитывать на успех лечения сном. Да и у кататоников часто охранительное торможение только задерживает дальнейшее развитие болезни, но, в конце концов, болезнь успевает сделать своё дело. Поэтому нельзя было и рассчитывать, что все наши больные поправятся.

Лечение длительным сном в клинике И.П. Павлова проводилось под руководством ученика Ивана Петровича – профессора А.Г. Иванова-Смоленского.

Я приведу некоторые данные из его статьи. Всего лечению длительным сном было подвергнуто 77 человек: 31 мужчина и 46 женщин. Возраст 56-ти из них был от 17 до 30 лет. У 40 человек наркоз продолжался не менее восьми суток, у некоторых даже до 121/2. Большее или меньшее улучшение наступило у половины больных (47,4 %). Интересно отметить, у кататоников улучшение наступило в 53 %, а у бредовых больных – только в 36 %. У некоторых больных в дальнейшем вновь наступило ухудшение, но 15 человек смогли вернуться домой и вновь приступить к работе. За судьбой их продолжали следить. На протяжении 21/2, а некоторые и 31/2 лет они оставались здоровыми. Тринадцать человек из семидесяти семи – это значит, 17 %. Это и есть прочный, неоспоримый результат лечения, подтвердивший правильность Павловского взгляда на кататоническую и бредовую шизофрению.

Таково свидетельство цифр. Но, может быть, убедительнее статистических данных живые примеры. Мне удалось участвовать в проведении лечения длительным сном в Павловской клинике. Я даже подбирал в других больницах подходящих для лечения длительным сном больных. Долгое время многие из больных были под моим наблюдением. О двоих пациентах, которых я хорошо знал, я и постараюсь рассказать.

Водолееву было 23 года, когда он заболел. Он был плотником, работал в колхозе. В его семье наследственность не была благополучной: дед по матери был тяжёлым алкоголиком, в родной брат деда страдал судорожными припадками и умер в психиатрической больнице. Сам больной развивался с опозданием: говорить начал только с четырёх лет. Учился он неплохо, окончил 4-классную школу. Отличался хорошим физическим здоровьем, ничем серьёзным не болел. Но родные отмечали особенности его характера: он был необщительным, неразговорчивым, всегда чуждался девушек. Вина не пил, был хорошим работником.

Заболел он в апреле 1935 г. После того как он вернулся с поля очень озябшим, у него на другой день появилась тревога, страхи. Ему казалось, что за ним «доглядывают и подслушивают», убеждал родным быть осторожными. Стал слышать голоса, которые ему угрожали. В это время жаловался на сильные головные боли. Но потом он вовсе перестал говорить, не отвечал на вопросы: подолгу застывал в одной розе. Его привезли в Ленинград и поместили в одну из психиатрических больниц, где он и пробыл 101/2 месяцев.

Всё это время состояние его оставалось неизменным. Безучастный ко всему окружающему, он мог часами сидеть в одной позе или же чаще лежал в постели с неподвижным, маскообразным лицом, с остановившимся взглядом, устремлённым в одну точку. К приезжавшим родным он выходил, иногда произносил два-три слова. Таким я нашёл его, когда мне было поручено подобрать больных для длительного сна.

У Водолдеева был типичный кататонический ступор. Его перевели в клинику. И здесь его поведение оставалось прежним: он молчал, больше лежал, пассивно подчинялся требованиям персонала; подолгу сохранял то положение, которое придавали его телу…

Водолевв был усыплён в апреле 1936 г., ровно через год после начала болезни, и спал 10 суток. Сон у него был тревожным: он кричал, плакал, временами у него начиналась икота. После прекращения наркоза на протяжении трёх суток его сознание продолжало оставаться помрачённым: он был неопрятен, беспокоен, пытался вставать с постели, но продолжал молчать. На четвёртый день стал понемногу и с видимым трудом отвечать на вопросы. Через два дня уже читал газету, а ещё через 10 дней, в течение которых он становился всё подвижнее и разговорчивее, был выписан из клиники на попечение родных и уехал домой. В июле 1936 г., то есть через три месяца после лечения, небольшая экспедиция, которая снимала фильм о лечении сном, отправилась к нему в колхоз. Мы застали его совершенно здоровым: он принимал активное участие в сенокосе. У меня и сейчас хранятся отдельные кадры, на которых он заснят работающим… За последнее время я потерял его из вида, но до 1940 г. он был здоров. Трудно сказать, мог ли он поправиться, если бы не было применено лечение длительным сном!